- Поверьте мне, мисс Аби, я все равно благодарна вам от всей души.
- Мало ли чему я верю, Лиззи, - возразила с достоинством величавая Аби, - постараюсь поверить и этому.
Мисс Поттерсон так и не ужинала в тот вечер и выпила только полстакана горячего негуса с портвейном, вместо обычной порции. А прислуга женского пола, - две сестрицы, похожие на кукол, - коренастые, курносые, с круто завитыми черными локонами, вытаращенными черными глазами и плоскими, как блин, красными лицами, обменялись замечаниями насчет того, что хозяйку нынче кто-то погладил против шерсти. Мальчишка же говорил впоследствии, что еще никогда не получал такой трепки на сон грядущий, - разве только в те времена, когда еще покойная мамаша загоняла его в кровать кочергой.
Лиззи вышла, и за со спиной загремела цепь, накладываемая на дверь; звук рассеял то облегчение, которое она почувствовала в первую минуту. Ночь была непроглядно темная, с резким ветром. Мрачно встретил ее пустынный берег реки; а кроме того, все еще стояли в ушах звон железной цепи и скрип болтов, задвигаемых рукою мисс Поттерсон, - звук, символизирующий изгнание из общества. Как только Лиззи очутилась под хмурым ночным небом, ею овладело чувство, что тень убийства легла и на нее; и как волны прилива разбивались у ее ног, приходя неизвестно откуда, так и эта мысль возникла из незримой бездны и поразила ее в самое сердце.
Что ее отца подозревают напрасно, она была уверена. Уверена. Уверена. И все же, сколько она ни повторяла про себя это слово, сколько ни пыталась рассуждать, доказывая себе самой, что она права, ей это не удавалось. Райдергуд совершил преступление и заманил в ловушку ее отца, Райдергуд не совершал преступления, но по своей злобе решил пустить в ход против отца те обстоятельства дела, которые легко было перетолковать и которые оказались у него в руках. Как бы ни представляла она себе это дело, и в том и в другом случае с одинаковой быстротой возникала ужасная возможность: ее отца могут счесть в конце концов виновным, несмотря на то, что он не виновен.
Ей приходилось слышать, как люди платили жизнью за пролитие крови, в котором они впоследствии оказывались не повинны, а эти несчастные прежде всего не заблуждались так опасно, как ее отец. Именно с тех пор, при самом благополучном толковании дела, на него стали показывать пальцем, люди начали его избегать, пополз недоброжелательный шепот. Все это началось с той самой ночи. И когда большая черная река с ее унылыми берегами стала незрима для нее во мраке, Лиззи все еще стояла на берегу реки, силясь проникнуть взглядом за черную завесу горя, чтобы увидеть за нею жизнь, чувствуя себя чуждой н добру и злу, но зная, что жизнь простирается перед нею туманной пеленой, вплоть до великого океана - смерти.
Одно было ясно для девушки. С младенческих лет привыкнув сразу делать то, что можно было сделать - прятаться ли от непогоды, бороться ли с холодом и голодом, да и мало ли что еще, - она очнулась от задумчивости и побежала домой.
В комнате было тихо, на столе горела лампа. В углу, на койке, спал ее брат. Лиззи нагнулась, тихонько поцеловала его и подошла к столу.
"Мисс Аби уже заперлась, да и по приливу судя, теперь должно быть уже час ночи. Прилив начался. Отец в Чизвике, и вряд ли захочет вернуться раньше отлива, а это будет в половине пятого. Я разбужу Чарли в шесть. Отсюда услышу, как пробьют церковные часы".
Двигаясь очень тихо, она поставила стул перед скудным огнем и села, плотно закутавшись в шаль.
- Сейчас не видно той ямки, Чарли, где жарче всего горит. Бедный Чарли!
Часы пробили два, пробили три, пробили четыре, а она все сидела с терпением, свойственным всем женщинам, и с решимостью, свойственной ее характеру. Когда пятый час утра был уже на исходе, она сняла башмаки, чтобы хождением по комнате не разбудить Чарли, бережливо подбросила угля в огонь, поставила вскипятить воду и накрыла стол к завтраку. Потом она поднялась по лестнице с лампой в руках, опять сошла вниз и начала сновать по комнате, собирая небольшой узелок. Из своего кармана, с каминной доски, из-под опрокинутой миски на самой верхней полке она собрала, наконец, несколько полупенсов, еще меньше пенсов и совсем мало шиллингов, и принялась усердно и бесшумно пересчитывать их, откладывая в сторону маленькую кучку. Она была погружена в это занятие, когда брат проснулся и сел на постели.
- 0-го! - окликнул он ее, так что она вздрогнула.
- Ты меня испугал, Чарли!
- Испугал! А ты разве меня не испугала, - я только что проснулся, смотрю, ты сидишь тут, словно призрак какой-нибудь скряги, глухой ночью.
- Сейчас не глухая ночь, Чарли. Почти шесть утра.
- Разве? А ты что поднялась, Лиззи?
- Все гадала на тебя, Чарли.
- Немного же ты мне нагадала, если это все, - сказал мальчик - Для чего ты откладываешь в сторону эту кучку?
- Для тебя, Чарли.
- Что это значит?
- Вставай, Чарли, умойся и оденься, тогда я тебе все расскажу.
На Чарли всегда действовали ее спокойные манеры и ее тихий, ясный голос. Он быстро окунул голову в таз с водой, вынырнул оттуда и, утираясь, посмотрел на сестру из-за летавшего вихрем полотенца.
- Я не видывал такой девушки, как ты, - говорил он, растирая самого себя полотенцем с бешеной энергией, словно своего злейшего врага. - Что ты затеваешь, Лиз?
- Ты уже готов. Чарли?
- Можешь наливать. Ого! И узел готов?
- И узел, Чарли.
- Неужели и узел тоже для меня?
- Да, Чарли, тоже.
Став серьезнее и двигаясь медленнее, мальчик привел себя в порядок, вышел и сел завтракать за маленький столик, не отводя изумленных глаз от лица сестры.
- Видишь ли, милый Чарли, я решила, что теперь тебе самая пора уходить от нас. Помимо того, что все, надо думать, когда-нибудь переменится к лучшему, не пройдет еще и месяца, ты сам будешь счастливее и учиться будешь лучше. Быть может, не пройдет даже и недели.
- Откуда ты знаешь, что я буду счастливей?
- Сама не знаю хорошенько, а все-таки знаю.
Хотя с виду Лиззи держалась по-прежнему спокойно и говорила все так же тихо, она боялась взглянуть на брата, не надеясь на свои силы, и не поднимала глаз, занимаясь разными мелочами: резала для брата хлеб, намазывала маслом, наливала чай.
- Отца ты предоставь мне, Чарли, я постараюсь сделать все, что могу; а тебе надо уходить.
- Ты со мной не церемонишься, я вижу. - проворчал мальчик, в сердцах отталкивая кусок хлеба с маслом. Сестра ничего не ответила.