- Без сомнения я совершенно здорова, - возразила миссис Уилфер, переводя на младшую дочь взгляд, выражающий надменность и твердость духа. Что могло со мной случиться?
- А отчего же вы нос повесили, мама? - отвечала дерэкая Лавви.
- Повесила нос? - повторила ее мамаша. - Повесила нос? Откуда у тебя такие вульгарные выражения, Лавиния? Если я не жалуюсь, если я молчаливо мирюсь со своей судьбой, то пусть мои дети будут этим довольны.
- Ну что ж, мама, - возразила ей Лавви, - если уж вы меня сами заставляете, так я должна почтительно доложить вам, ваши дети премного вам обязаны за то, что вам вздумалось мучиться зубами каждый раз в годовщину вашей свадьбы; это с вашей стороны очень великодушно и для детей сущее удовольствие. А в общем выходит, что и зубной болью можно тоже хвастаться.
- Ты воплощенная дерзость, - отвечала миссис Уилфер, - как ты смеешь так разговаривать с матерью? Да еще в такой день! Скажи пожалуйста, да ты знаешь ли, где бы ты была, если б я не отдала свою руку твоему отцу в этот самый день?
- Нет, милая мама, не знаю, - возразила Лавви, - и при всем моем уважении к вашим познаниям и талантам, сильно сомневаюсь, чтоб и вы это знали.
Неизвестно, как изменилось бы поведение миссис Уилфер после такого бурного натиска на самое уязвимое место в укреплениях героической женщины, но в эту минуту прибыл парламентерский флаг в лице мистера Джорджа Самсона, приглашенного на праздник в качестве друга семьи, чья привязанность находилась теперь в переходной стадии от Беллы к Лавви, и та держала его в ежовых рукавицах, быть может, за проявленный им дурной вкус, то есть за то, что он не заметил ее с первого взгляда.
- Поздравляю вас с этим самым днем, миссис Уилфер, - сказал мистер Джордж Самсон, который по дороге заранее придумал это изящное поздравление. Миссис Уилфер поблагодарила его благосклонным вздохом и снова покорно отдалась на растерзание загадочной зубной боли.
- Удивляюсь, что мисс Белла снисходит до стряпни, - нерешительно произнес мистер Самсон.
Тут мисс Лавиния набросилась на злополучного молодого человека с уничтожающим замечанием, что, во всяком случае, это не его дело. После чего мистер Самсон надолго впал в уныние и пребывал в нем до прихода херувима, который очень удивился, увидев, чем занимается обворожительная женщина.
Тем не менее она настояла на своем и не только приготовила обед, но и подала его, а потом села и сама за стол, уже без фартука и нагрудника, в качестве почетной гостьи, причем миссис Уилфер первая откликнулась на радостное воззвание мужа: "За все предлагаемое нам да возблагодарим господа..." - похоронным "аминь", словно рассчитывая отбить аппетит у проголодавшегося семейства.
- Удивительное дело, папа, - сказала Белла, глядя, как он режет курицу, - отчего это они такие красные внутри? Порода такая, что ли?
- Не думаю, что порода какая-нибудь особенная, душа моя, - возразил папа. - Я склонен думать, что они не совсем дожарились.
- А должны бы дожариться, - заметила Белла.
- Да, я знаю, милая, - ответил ей отец, - а все-таки они... не совсем готовы.
Пустили в ход рашпер, и добродушный херувим, нередко занимавшийся в семейном кругу совсем не херувимскими делами, как это случается видеть на картинах Старых Мастеров, взялся дожаривать кур. И в самом деле, помимо глядения в пространство - род деятельности, которому весьма часто предаются херувимы на картинах, - этот домашний херувим выполнял отнюдь не меньше самых разнообразных функций, чем его прототип: с той только разницей, что ему чаще приходилось орудовать сапожной щеткой, чистя обувь для всего семейства, нежели играть на огромных трубах и контрабасах, и что он проводил время с пользой, живо и весело бегая по своим делам, вместо того чтобы парить в небесах и показываться нам в ракурсе, непонятно для какой цели.
Белла помогала ему в дополнительной стряпне, и он был очень этим доволен, но она же и перепугала его до смерти, спросив, когда они снова сели за стол, как, по его мнению, жарят кур в Гринвиче и правда ли, что там так приятно обедать, как об этом рассказывают? Его ответные подмигивания и укоризненные кивки смешили коварную Беллу чуть не до слез; в конце концов она подавилась, и Лавиния была вынуждена похлопать ее по спине, после чего она расхохоталась еще пуще.
Зато ее матушка на другом конце стола весьма тактично умеряла общее веселье; отец в простоте души то и дело обращался к ней со словами:
- Душа моя, боюсь, что тебе совсем не весело?
- Почему же вам так кажется, Р. У.? - звучно и холодно отвечала она.
- Потому, душа моя, что ты как будто не в духе.
- Нисколько, - возражала ему супруга так же холодно.
- Не хочешь ли взять дужку, милая?
- Благодарю. Я возьму то, что вы мне предложите, Р. У.
- Но, милая, ты, может быть, хочешь взять другой кусок?
- Мне совершенно все равно, тот или этот, Р. У.
И величественная матрона продолжала обедать с таким видом, словно кормила кого-то другого ради общего блага.
Белла привезла десерт и две бутылки вина - доселе невиданное в день годовщины великолепие. Миссис Уилфер провозгласила первый тост, первая подняв бокал.
- Р. У., пью за ваше здоровье!
- Спасибо, милая. И я выпью за твое здоровье.
- За папу и за маму! - сказала Белла.
- Позвольте мне, - вмешалась миссис Уилфер, простирая перчатку. - Нет! По-моему, не так. Я пила за вашего папу! Но если вы хотите пить и за меня, то я вам очень благодарна и не возражаю.
- Господь с вами, мама! - перебила ее дерзкая Лавви. - Ведь вы же с папой обвенчались в этот день, вы с ним теперь одно! Никакого терпения с вами не хватит!
- Чем бы ни отличался этот день от других, во всяком случае, это не такой день, Лавиния, чтобы я позволила моей дочери набрасываться на меня и грубить. Я прошу тебя - нет, приказываю тебе! - не грубить. Р. У., именно сейчас будет весьма уместно напомнить вам, что это ваше дело - приказывать, а мое - повиноваться. Это ваш дом, у себя за столом вы хозяин. За наше с вами здоровье! - И она выпила бокал с ужасающей непреклонностью.
- Я, право, немножко боюсь, милая, что тебе не очень весело, - робко заикнулся херувим.
- Напротив, мне очень весело, - возразила миссис Уилфер. - Почему это мне не должно быть весело?