— Вы что, мужики! Охренели? — недоумевает и негодует жених.
— Извини, браток! В подъезде не развернуться!
Ч
Человек человеку друг, товарищ и брат
При Хрущеве, на XXII партийном съезде, была принята новая — третья по счету — Программа партии. Называлась она «Программа построения коммунизма». Не последнее место в ней занимал раздел: «Воспитание человека коммунистического общества» и входящий в него «Моральный кодекс строителя коммунизма». Это был, как писали тогда во всех газетах, «свод нравственных принципов, норм коммунистической морали, правил поведения…».
Почти все эти «принципы» повторяли давно уже навязшую в зубах партийную жвачку: «Преданность делу коммунизма», «Любовь к социалистической Родине», «Добросовестный труд на благо общества…» И так далее в том же духе.
Все это автоматом отскакивало от барабанных перепонок и никакой особой реакции у народа не вызывало.
А вот на формулу «Человек человеку друг, товарищ и брат» наш народ-языкотворец откликнулся. И это как раз понятно.
Во-первых, с этой формулой как-то особенно носились. Был даже фильм (Григория Александрова), который так прямо и назывался «Человек человеку…».
Ну, а кроме того, в отличие от безликого партийного мертвословья других пунктов «Кодекса» формула эта — худо-бедно — все-таки несла в себе какую-то живинку. Хотя бы потому, что перефразировала старинное — «Человек человеку волк». В самом этом перифразе уже притаилось зерно пародии: у них, мол, волк, а у нас — ягненок: все по той же известной присказке насчет буржуазного и советского онанизма.
И пародийное это зернышко сразу же дало всходы.
В народе стали хохмить:
► — Человек человеку сестра…
— Человек человеку теща…
— Человек человеку — мать…
В последней реплике, естественно, уже содержался прямой намек на то, что человек человека у нас при случае легко пошлет «по матери».
А недавно мне попался на глаза такой иронической перифраз этой — ныне уже почти забытой — формулы советского новояза:
► Человек человеку друг, товарищ и враг народа.
Чувство глубокого удовлетворения
С этим чувством советский народ встречал каждое очередное мудрое решение партии и правительства, каждый очередной провал коварных замыслов империалистов.
Это — в газетах.
А истинное свое отношение к этому языковому штампу советский народ выразил в таком анекдоте.
► До Великой Октябрьской социалистической революции народы Севера испытывали два чувства: чувство холода и чувство голода. А сейчас, после победы Великого Октября, они испытывают три чувства: чувство холода, чувство голода и чувство глубокого удовлетворения.
Ш
Шпион
Ироническое отношение к шпиономании, охватившей страну в 30-е годы, отразилось в множестве анекдотов. Вот некоторые из них:
► — Здесь продается славянский шкаф с тумбочкой?
— Шпион живет выше этажом.
► В китайскую прачечную (их много было тогда в Москве) врывается разъяренный клиент с то ли плохо постиранной, то ли безнадежно испорченной в стирке рубахой.
Китаец, которому он сует ее под нос, испуганно:
— Не бей, не бей! Я не прачка. Я — шапиёна!
Не исключено, что анекдот этот возник после того, как все китайские прачечные в одночасье исчезли. Говорили, что все работавшие в них китайцы оказались шпионами.
А вот это уже не анекдот, а подлинная история. Я слышал ее от Наума Коржавина в числе разных других рассказов из его тюремного (лубянского) опыта.
► Старуха-украинка, которую следователь обвиняет в том, что она шпионка, яростно это отрицает:
— Да ты подывысь на меня! Ну яка ж я шпинярка!..
В кабинет следователя входит другой энкавэдист, судя по всему, начальник первого. Несчастная «шпионка» кидается к нему:
— Гражданин начальник! Вин кажет, что я шпинярка! А яка я шпинярка?