► Я достал из-под кровати свой «дипломат», бросил на тумбочку и, отвернувшись от Искры, стал в нем ковыряться. Бритва была где-то на дне. Я торопился, нервничал и начал швырять прямо на пол трусы, майки. Носки…
— А что это у тебя? — спросила Искра.
— Где?
— Ну вот это, то, что ты держишь в руках.
— Это?
В руке у меня был кусок туалетного мыла «Нивея».
— Это просто мыло, — сказал я. — Туалетное мыло.
— Да? — Мне показалось, что она чем-то смущена — А почему оно твердое? Заморожено?
— Почему заморожено? — не понял я. — Обыкновенное твердое мыло.
— Интересно, — сказала она, смущаясь все больше. — А можно понюхать?
— Пожалуйста.
Я бросил ей мыло через кровать.
Она ловко поймала его, поднесла к лицу и вдруг вскрикнула:
— Ах!
— Что с тобой? — испугался я.
Словно оцепенев, она прижимала мыло к лицу, внюхивалась в него и не открывала глаз.
— Искра! — встревожился я. — Искрина! Искрина Романовна, да что это с вами случилось?
Медленно она открыла глаза, посмотрела на меня внимательно, словно не сразу узнавая.
— Так пахла моя мама! — тихо сказала она и застенчиво улыбнулась.
Сочиняя эту антиутопию, автор дал волю своей фантазии. И надо признать, что многие картины коммунистического будущего, порожденные этой самой его разнузданной фантазией, реализовались гораздо раньше, чем это случилось в его романе. То есть — уже при социализме. Кое-какие совпадения этих его фантастических пророчеств с реальностью недавней, а отчасти даже и сегодняшней нашей жизни просто поразительны. Но то, что жители выдуманного им Москорепа уже не помнят, как выглядело, и лишь смутно помнят, как пахло самое обыкновенное туалетное мыло, — это, между нами говоря, никакое не пророчество и даже не такая уж смелая фантазия. Скорее это можно назвать экстраполяцией.
В полной мере это относится и к описанию коммунистической столовой, в которой герой романа изучает такое меню:
► 1. Щи питательные «Лебедушка» на рисовом бульоне.
2. Свинина вегетарианская витаминизированная «Прогресс» с гарниром из тушеной капусты.
3. Кисель овсяный заварной «Гвардейский».
4. Вода натуральная «Свежесть».
Автор и не скрывает, что тут особой воли своей фантазии он не давал. А насчет первого блюда, обозначенного в этом меню, откровенно сообщает:
► Отведав щей, я сразу догадался, что их гордое имя произведено не от длинношеей птицы, а от лебеды, которую в период расцвета колхозной системы мне приходилось вкушать и раньше.
Примерно так же обстояло дело и с той вонючей жидкостью, которая обитателям Москорепа заменила туалетное мыло. Вот герой романа отправляется в баню, которая при коммунизме, правда, именуется уже не баней, а пунктом санитарной обработки (слово, кстати, хорошо знакомое всем, кто помнит войну):
► …шофер мне сказал, что мыльные потребности удовлетворяются здесь же, и указал на какую-то будку в углу, где голая толстуха выдавала подходившим стаканчики. Мы с моим новым знакомым подошли, я получил свой стаканчик, понюхал и отдал шоферу. Уж как он меня благодарил!
Эта реалия коммунистического быта тоже не выдумана автором: она перекочевала в его роман из времен его военного детства. По поводу этого тогдашнего «мыла», помню, рассказывали в те времена такой — не совсем приличный (потому, наверно, он мне и запомнился) — анекдот:
► Приехавший в военную Москву Черчилль решил сходить в баню. И там выдали ему вот это самое так называемое мыло.
— Это что? — спрашивает он, брезгливо разглядывая то, что ему вручили.
— Это, — объясняют ему, — яичное мыло.
— Гм, — озадаченно говорит сэр Уинстон. — Но я ведь хотел ВЕСЬ помыться.
Из анекдота этого явствует, что москвичей более всего угнетало тогда ничтожное количество выдаваемого им продукта. К качеству его они, как видно, уже притерпелись. Так что анекдот этот относится скорее к проблеме дефицита. Слово же «ширпотреб» в его разговорном, бытовом варианте, злая ирония этого словоупотребления была нацелена именно на качество производимой продукции, на. полную ее непригодность для жизни.
Наверняка были какие-то анекдоты и на эту тему. Но почему-то ни одного такого сейчас припомнить я не могу. Наверно, потому, что никакие анекдоты тут, в сущности, даже и не нужны, поскольку язык сам зафиксировал то, что могли бы выразить такие анекдоты, переменив официально-нейтральное и даже как бы положительное значение этого слова на иронически пренебрежительное.