Первым из моих друзей по училищу к Глазунову поступил Игорь Наскалов. Дружба с Игорем сделала для меня невероятно близкой Мастерскую портрета. Теперь, встречая его вечером на переделкинской даче, которую мы вместе с ним сняли на зиму, я узнавал все больше ярких подробностей о личности Глазунова, о его манере преподавать, о его принципах, о тех высотах мастерства, к которым он вел учеников. Прежде всего притягивало то, что Глазунов никогда не выпячивал перед студентами свое художественное «я», ориентируя их на высокие образцы прошлого. Совсем не так обстояло дело в знаменитых мастерских Мыльникова и Моисеенко в репинском институте, где маэстро напрямую передавали ученикам личную манеру письма, размножая себе подобных.
Желая не отставать от глазуновцев, я потянулся к книгам по истории России, принял решение креститься, стал изучать Новый завет, философию. Вместе с Игорем и его петербургскими друзьями побывал в Старой Ладоге, зачарованно трогал руками фрески двенадцатого века в Георгиевском соборе, блаженно подставлял лицо ветру, вглядываясь туда, где за курганы катила мощные валы река, принесшая в нашу землю струги внуков Гостомысла.
Теперь, спустя годы, я уверен, что тогда не просто стихийно тянулся к истокам, а готовился к встрече с Глазуновым, смутно предчувствовал его истинную сущность, предполагал в нем то, что сам искал.
Первый раз в жизни я увидел Илью Сергеевича в Ленинграде летом 1981 года, после окончания предпоследнего, третьего, курса училища. В десять часов утра, размахивая ученическим билетом, я, вместе с рокочущей лавиной жаждущих встречи с прекрасным, вломился в Эрмитаж. Следуя совету Наскалова, не устремился со всеми к парадной лестнице, а сразу свернул направо и поспешил к лестнице Государственного Совета — так путь к фламандцам заметно сокращался. Добрался к ним первым из посетителей. Мигом отыскал среди нескольких фигур копирующих своего друга. Его знакомый черный чуб напряженно подрагивал, и казалось, что Игорь, подавшись вперед всем корпусом, находился внутри холста.
— Привет, — рассеянно и не сразу обрадовавшись, сказал он мне на мое горячее «Здорово, старик!» — Что? Уже?
— Ты же показать и рассказать обещал, — занастырничал я.
— Ладно, смотри. — И Игорь сложил кисти в этюдник. — Это — «Статуя Цереры». Одна из живописных вершин Рубенса. Гляди! В такой маленькой работе все есть: и тело, и скульптура, и зелень, и фрукты. Это, брат, настоящее мастерство. Тут его принцип — как на ладони. Видишь, как он трактует форму? Три кита: тень, свет и связующий их полутон. Вот этот, голубоватый. Начинал просто — доска, имприматура золотисто-умбристая, среднего тона. Потом горячей темно-коричневой краской нанес рисунок. Затем все тени раскрыл широко, но в тоне очень точно. А напоследок — проработка формы в цветах. Без переделок. Сразу. Причем, заметь — никакой тайны. Видно, как все сделано. Недаром из его школы вышли гиганты: Иордане, Снейдерс, Ван Дейк. В дальнейшем и наши все на нем учились — от Иванова и Брюллова до Врубеля раннего…
— Класс! — Восхищенно разглядывал я мастерскую копию Игоря.
— Трудно, черт! Он-то скоро писал, а я бьюсь вот уже месяц почти… Но нам, кажется, пора! Сейчас сметут…
Помогая друг другу, мы стали поспешно сворачивать хозяйство, подхватили его и побежали в сторону итальянских кабинетов. По дороге Игорь объяснил, что кабинеты сейчас для публики закрыты и почти все глазуновцы «ведут» там по второй копии вплоть до самого вечера.
Мимо бабульки, бдительно сидящей в проходе на стуле, я прошмыгнул как свой — тащил копию Наскалова. Внезапно к нам сзади подлетел Алексей Солдатов, сокурсник Игоря, взволнованно выпалил:
— Шеф здесь!
— Жди меня, — засуетился Игорь. — Не теряй из виду. Если потеряешь, встречаемся в общаге на канале Грибоедова в пять часов…
Я отошел к окну и стал дожидаться Глазунова. Не хотелось упустить возможность встретиться с ним лицом к лицу
Вдруг в зале, уже давно заполненном посетителями, показались глазуновцы. Впереди шли двое мужчин: один — высокий, с вытянутым лицом (как я узнал позже, профессор из Репинки Михаил Михайлович Девятой), другой — Глазунов. Я скорее не узнал, а именно почувствовал — это он.