Конечно, следовало ожидать, что спектакль сей в постановке Татьяны Васильевны Дорониной не останется без соответствующего внимания. Слова «Униженные и оскорбленные» на фронтоне МХАТа в центре Москвы, превращенной в новый Вавилон, аншлаги на каждом представлении — все это должно было вызвать реакцию «рогатых хозяев жизни» (Н. Клюев). И она последовала.
Дуплетом в двух газетах — «Независимой» и «Коммерсанте» — последовал… нет, не залп. Назвать э т о залпом было бы слишком возвышенно. Точнее всего было бы определить сии творения как «излияния бесноватых», ибо ничего подобного не приходилось читать с эпохи приснопамятной авербаховщины.
Начинается все с такой «мелочи», как прямая подлая ложь. «…Зрителями этих костюмированных бдений являются в основном учащиеся средних школ и солдаты срочной службы (зайдите — убедитесь, что не вру)» («Независимая газета». 15.01.2002). Я уже много времени хожу на спектакли МХАТа им. Горького и свидетельствую: автор этого пассажа солгал, и солгал вполне обдуманно.
Но дело не в подобных передергиваниях. Оставим в стороне и личные выпады против Татьяны Дорониной — женщины, актрисы и режиссера: цитировать эту мерзость не поднимается рука, и единственно, что приходит на память — канделябры, которыми в старое время били по физиономии авторов подобных пассажей. Интереснее другое.
Чувствуется воля одного, судя по всему, весьма денежного заказчика, ибо написаны эти статьи по единому трафарету. Кому-то очень хочется прибрать здание на Тверском бульваре к рукам — и брошен пробный шар. Я не ведаю и не хочу ведать, что за личности скрываются за подписями «Роман Должанский» и «Антон Красовский», но создается впечатление, что оба писали под диктовку. Судите сами.
«Построенные в 1973 году по проекту академика Кубасова все эти тысячи квадратных метров, с одной стороны, совершенно не приспособлены для драматических представлений. С другой, как точно отмечают коллеги, могли бы использоваться для красочных звонких представлений… Так не отдать ли это здание каким-нибудь умным доходным продюсерам, чтоб ставили тут — а не у черта на куличках — свои мюзиклы или что-то в этом роде? А МХАТ Горького закрыть. Немедленно!» («Независимая газета». 15.01.2002).
(Кстати, кто это страшно возмущался постановкой «Бесов» все того же Достоевского на сцене МХАТа и требовал его закрытия после революции? Кажется, Давид Заславский?)
«Этой самодеятельности законное место в Доме культуры, а вот вместительному, хотя и не приспособленному для серьезного театра зданию на Тверском давно можно было бы найти применение. Здесь, например, на ура пошли бы новые мюзиклы» («Коммерсантъ». 11.01.2002).
Впрочем, автор «Коммерсанта» делает лишний шаг и тут же плюхается в огромную лужу. «Существование МХАТа имени Горького как театра в нынешнем его виде можно объяснить только нерешительностью и непрагматизмом культурных властей. У которых, как все помнят, хватило твердости и на Большой, и на госоркестр, и на Московскую консерваторию…» Особенно замечательно упоминание Большого театра. Ведь в Большой пришлось заново приглашать изгнанного Юрия Григоровича — восстанавливать многое из разрушенного «демократами» от оперы и балета, по-тихому и без помпы убирать Коконина, недолговечного директора, которого использовали во времена «твердости» как чугунную бабу для разрушения «символа советской империи».
Понятно, что ничего у заказчиков не выйдет. Руки коротки. Но здесь возникает еще один, довольно интересный «нюанс».
«Зал горьковского МХАТа заполняет невинная, неискушенная публика, которой нужны несложные дидактические представления, нужная клубная просветительская работа» («Коммерсантъ». 11.01.2002).
Где-то нечто подобное — вплоть до словоупотребления — уже приходилось читать. 120 лет назад «Должанский» конца XIX века вещал по поводу «Униженных и оскорбленных» в журнале «Дело» (1881, № 2): «Ими буквально зачитывались, з а у р я д н а я п у б л и к а (разрядка моя. — С. К.) приветствовала автора восторженными рукоплесканиями…»
Пятнадцать лет назад наши либералы наперебой цитировали слова Ивана Карамазова о «слезинке ребенка». Сейчас ни одна сволочь не вспомнит о ней посреди моря детских слез. Достоевского они, по сути своей, ненавидят и уже не объясняются в лицемерной любви к нему. Другое дело, что за все это время причину ненависти к писателю сформулировала лишь бесноватая Валерия Новодворская, в пассажах которой, впрочем, легко узнаваемы сентенции Шкловского и Лежнева.