Обсуждение на партгруппе обошлось без грозных выводов для меня, я был благодарен всем, кто старался как-то нейтрализовать политическую демагогию автора статьи «Против антиисторизма». Я продолжал работать в Литинституте. Но в прессе в связи со статьей А. Яковлева не прекращались нападки на «русофилов». И вот однажды, кажется в марте 1973 года, мы, трое таких «русофилов» — Сергей Семанов, Олег Михайлов и я, по приглашению Ильи Глазунова собрались в знаменитой его мастерской неподалеку от Арбата для делового разговора. Обстановка настраивала на возвышенный тон: все стены в иконах, приглушенная духовная музыка… Казалось, полная отрешенность от суеты мирской, от всяких «антиисторизмов». Но, увы, и сюда ворвался наш пещерный наставник Яковлев, что сразу же стало ясно из слов хозяина этого обетованного уголка. Оказывается, Илья Сергеевич имел встречу с Яковлевым, говорил с ним о нас, героях его статьи, просил принять оных. Все это, как можно было понять, делалось ради нашего блага, своеобразного алиби, что ли, может быть, даже в расчете на какую-то долю взаимопонимания между нами и нашим погромщиком. Ведь и друг наш, летописец Сергей Николаевич Семанов, в одной своей машинописной статье-указе с надеждой взывал к А. Яковлеву как к «русскому офицеру», не имея еще возможности убедиться, что пред ним не «русский офицер», а маркитант, мародер. Так или иначе, Илья Сергеевич с его гениальной многозначной просветительской деятельностью начертал нам путь выхода из ловушки и на прощанье, сам не пьющий, собственноручно водрузил на стол бутылку водки, видимо, решив, что «русофилы» неполноценны без «веселия пити», и этим самым как бы благословил нас на героический поход к нашему гонителю.
Вскоре мне позвонили из ЦК и пригласили прийти к ним на Старую площадь, в отдел агитации и пропаганды к товарищу Чиквишвили. Я понял, что дело не только в товарище Чиквишвили.
Когда я вошел в большой кабинет, с кресла встал высокий грузин с торжественно поднятой, как будто он говорил тост, для рукопожатия рукой.
— Русовил (т. е. русофил)? — играя глазами, спросил он.
— Нет, не русовил.
— Я сам русовил, и Александр Николаевич (Яковлев) про себя тоже русовил.
— Я грузинофил, — сказал я в шутку.
— Мы понимаем, понимаем, — говорил он, садясь в кресло. — Нам стало известно, что строят препоны вашей работе, задерживают книги. Я должен сказать, что это безобразие, провокационное дело. Вы должны знать, что мы вам поможем.
Я объяснил, что, действительно, задержали мою книгу в издательстве «Советский писатель», но я доволен, что книгу на новую рецензию послали такому объективному, по отзыву знающих его, лицу, как профессор Ломидзе.
— Можно будет и поспорить, например, о реализме, о формах реализма, — предложил хозяин кабинета. — Некоторые считают, что реализм устарел. Можно поспорить, но в пределах, конечно, марксизма. Насчет духа. В Грузии один ученый написал двухтомную книгу «Грузинский дух». Его убеждали: какой же может быть один «грузинский дух»? В войну был грузинский батальон, воевавший на стороне гитлеровцев. Или Власов — какой это «русский дух»? Сейчас настала новая эпоха в жизни нашего народа. Появилось понятие «историческая общность людей — советский народ». Это не мы здесь выдумали. Это открытие наших учителей — Маркса — Ленина. Вот на этой основе и надо решать все вопросы. И мы здесь думаем, мало только времени остается, чтобы думать, — посмотрел он на меня с улыбкой.
Прощаясь, вышел из-за стола, снова, как во время банкета, поднял руку.
— Вас может принять Александр Николаевич Яковлев, даже сейчас, если хотите.
Я поблагодарил, сказав, что подумаю. И не пошел — ни тогда, ни после.
А другие герои статьи Яковлева были у него. Олег Николаевич Михайлов, которому досталось за упоминание в печати имени генерала Скобелева, по обыкновению артистично, с издевкой рассказывал, как Яковлев выпытывал у него, зачем ему понадобился Скобелев. Он, Яковлев, конечно, не против русской истории, русской культуры, если надо, он в компании и песню русскую подтянет, и все другое, но при этом не надо забывать, что есть опасность шовинизма.
После предварительной беседы с тем же Чиквишвили, по его же совету, направился к Яковлеву Сергей Николаевич Семанов, раскритикованный в яковлевской статье за брошюру о памятнике «Тысячелетие России» в Новгороде — с «бесклассовым» подходом к изображенным персонажам), но в идеологическое святилище ему так и не удалось попасть. Прихрамывающего, в пышной шапке Яковлева он увидел при подходе к лифту, тут только и мог сравнить наличного типа с той воображаемой «сильной личностью», которую он одно время предполагал в этом партбоссе, называя его в кругу патриотов почему-то «русским офицeром».