Очерк и публицистика
Юрий Лощиц
ПАПАРАЦЦИЗМ
Нужно ли говорить о нем?
Редко когда внутренний тормоз досаждал мне с таким упорством, как во время работы, в которой я хотел обозначить облик и буйный нрав современного папараццизма. Явление или способ существования, определяемые здесь как папараццизм, мы все наблюдаем, даже если и не отдаем себе в этом отчета, на каждом шагу, каждый день. Но почему же я до самых недавних пор почти ни у кого не находил намерение говорить о нем вслух, причем громко? Может, думал я, большинство моих сограждан научилось, в отличие от меня, глядеть на выходки папараццизма с молчаливым презрением? То есть взяли и отмахнулись от него: мол, сам сгинет, как всякая эпидемия.
Не удавалось, ну, никак не удавалось мне соблюдать такую завидную выдержку. Я упорно продолжал думать о папараццизме и даже высказываться о нем вслух. Потому что было у меня серьезное опасение (а теперь еще и укрепился в нем), что если с папараццизмом и дальше пойдет так, как сегодня, то весьма скоро испошлится, опоганится и подаст заявку на самоупразднение все человечество. По сути, такая заявка уже предложена всем нам. Осенью и в самом начале зимы 2001 года мы уже, хотим ли, не хотим, перешли в сферу прямого и легализованного воздействия папараццизма (впрочем, об этом позже).
Чем только не пугают сегодня бедное человечество: СПИДом, наркоманией, черными дырами, терроризмом, а тут еще какой-то папараццизм… Люди поневоле перестают слушать, внимать и просто-напросто пугаться. Срабатывает тормозная внутренняя система, глушитель слишком сильных и назойливых звуков. Не этот ли самый тормоз осаживал раз от разу и меня?
Или же это был вполне объяснимый страх — перед могуществом и всесилием тысячеглазого чудовища, вооруженного до зубов, беспощадного, когда дело касается его финансовых интересов и его намерения идиотизировать всех, кто еще не охвачен путами его темного Закона?
Уже несколько лет я беседую о папараццизме со своими студентами — будущими журналистами. Участвовал в двух «круглых столах» в стенах Института повышения квалификации работников радио и телевидения, где обсуждались вопросы безопасности общества и личности. Одно из моих выступлений на эту же тему («Журналист как педагог») было опубликовано в сборнике «Основы журналистского образования» (ИПК, 2000 г.), затем в журнале «Новая книга России» и оттуда попало в Интернет — на православный сервер «Русское Воскресение». А выступление о папараццизме на первом из институтских «столов» было перепечатано, почти без сокращений, в сентябрьском номере «Журналиста» (2001 г.) под заглавием «Библейский Хам с камерой». Правда, редакция в своем послесловии сочла нужным заступиться за В. Познера, посчитав, что уж он-то к папарацци никак не относится. Что ж, поживем — увидим. Теперь-то, повторяю, с осени и начала зимы 2001-го, многое в наших СМИ увидится во всем своем «величии», или, что одно и то же, во всей своей срамной наготе.
Понятие «папараццизм» проще всего было бы перевести на русский язык с помощью слова «подглядывание». По своим похотениям и по своим конечным результатам папараццизм, конечно же, далеко выходит за пределы дурной привычки подсматривать. Но все же подглядывание — его начальный импульс, и отмахнуться от него — значит не разглядеть в папараццизме его исходных побуждений.
Иногда я думаю: право, стоит ли так уж яриться при виде древней, как мир, человеческой страстишки к подглядыванию? Не попасть бы в компанию ханжей. Что, сам-то ты в детстве (да только ли в детстве!) никогда ни за кем не подглядывал? Для этого ведь не обязательно подыскивать какую-то дверную щель или замочную скважину, или просвет между оконными шторами. Достаточно просто включить телевизор, попасть на фильм о чьей-то интимной жизни — и вот ты уже подглядываешь за ее «подробностями». Кстати, тут же может выясниться, что не только ты один такой любитель, потому что вдруг появляется на экране и профессиональный, в отличие от тебя, простака, папарацци, вооруженный мощной оптикой. И чем же ты, берущийся его осуждать, по сути, от него отличаешься? Только лишь тем, что тебе за твое подглядывание не заплатят?
Так говорит во мне тормозящая сила, которая вообще не хочет, чтобы я наблюдал за подглядывающим существом по имени Папарацци.
Его родословная
Тут, кажется, нет никакой надобности рисовать ветвистое генеалогическое древо с мощным стволом. Все знатоки творчества Федерико Феллини сходятся на 1959 годе, когда уже вовсю кипела его работа над «Сладкой жизнью». Правда, известно, что не сам знаменитый итальянский кинорежиссер придумал это прозвище «Папарацци Голый» для актера Вальтера Сантесо, получившего в фильме второстепенную роль настырного фоторепортера. Ссылаются на либретто некоей оперы, «где выступал персонаж с таким именем. Кто-то сказал об этом Феллини, и он подумал, что имя идеально подойдет бездушному и холодному репортеру, которого скорее можно назвать машиной для делания фотографий, нежели живым существом» (Федерико Феллини. Ростов-на-Дону, 1999, с. 149). Как бы то ни было, своей нынешней всемирной известностью хамоватый фотоподглядыватель обязан вовсе не оперному либретто, а «Сладкой жизни». И все же, если набраться терпения, то обнаружится, что тип папарацци много-много древнее, чем кино, фотография, живопись, скульптура, в чьих произведениях мог проявить себя (и проявлял время от времени) темперамент существа, подглядывающего за интимной жизнью других. Тут присутствует какой-то очень древний импульс, родственный любознательности, любопытству, сообразительности-схватливости, вообще разведывательным способностям человека («инстинкт разведки», по определению академика И. Павлова).