В. Мамонтов — Ф. Сухову
Дорогой Федор, поругание русской духовности, русской культуры в широком смысле — процесс исторически сложный, и я бы не стал искать корни его только в личных качествах грузинского деспота. Он сам священник по образованию и не мог хоть десятой частью своего сознания не понимать, к чему может привести вселенский погром святынь. Поставим ему в заслугу хотя бы тот общеизвестный факт, что он остановил разрушение Василия Блаженного, подготовленного к взрыву.
За последние годы мне удалось прочитать ряд книг, хорошо объясняющих национальную катастрофу духовности («Открытое письмо к Солженицыну» И. Самолвина, «Почему вы нас не любите?» В. Шульгина, «Две беды», «Сортиры вместо святынь» и др.). Там поименно названы все, кто рубил сплеча по народному сердцу, объясняя этот апокалиптический террор борьбой с суевериями и духовным порабощением.
Собирательное имя этой многоголовой гадины — сионизм, его масонские ложи во всех странах диаспоры, зоны «рассеяния». Ярчайшими представителями этой подлой сволочи в Москве-первопрестольной были два махровых жида — секретарь МГК Каганович и главный «архитектор» Иофан.
Занимался я и историей погрома важнейших святынь Ростова Великого (Успенский собор, церкви Богоявления в Угодичах, архидьякона Стефана, Спаса-Преображения на Песках, Николы в Заровье, Николы во Ржищах, массовое изъятие и сожжение старинных икон, покровов, пелен, антиминсов, переплавка драгоценных окладов в серебряные слитки, за бесценок проданные Ротшильдам). За всеми этими преступлениями, прикрытыми лицемерными лозунгами «борьбы за новый мир», стоит все та же озверевшая сионистская мразь. Она живуча и жива по сей день. Видел бы ты, как наотмашь бил я эту мерзкую тварь публично еще полгода назад на научной конференции в Ростовском музее!
К сожалению, я не читал твоей поэмы об Аввакуме, нашем с тобой земляке. Убежден, что к этому пламенному протопопу привела тебя выстраданная вера в нетленность национальных ценностей.
Сейчас я занимаюсь с художниками фабриками «Ростовская финифть», еженедельно читаю им лекции по истории Ростова. Исторические персоналии этих бесед различны: св. Василько Константинович, Мария-Евпраксия (жена св. Василько, дочь св. Михаила Черниховского, сноха св. Александра Невского), преп. Стефан Пермский и Епифаний Премудрый, св. Иаков и Дмитрий Ростовский. Разумеется, в персоналиях есть и другие лица, но я перечислил только святых представителей русского народа.
Художники сами пожелали использовать сцены из их жизни для своих композиций.
Наряду с этим делаю все, чтобы закрепить в русском сознании (конкретно — в памяти ростовцев) имена светских строителей этой земли: боярина Томилы Луговского, кн. Голицыных и Куракиных, гр. Татищевых и Владимира Орлова, Анны Орловой-Чесменской, героя Бородина генерала Леонтьева. О некоторых из них я уже писал, о других — собрал материалы.
Мое приглашение посетить меня остается в силе на всю жизнь. Приезжай, когда тебе будет удобно.
Ф. Сухов — И. Данилову
Вот и опять я в Оселке, сижу уже второй месяц. Ничего такого не высидел, потому что больше двигаюсь, хожу по полям, по лугам, слушаю, как говорят между собой ромашки, колокольчики; они говорят своими запахами, сейчас особо слышно говорит полынь. В августе она всегда слышно и очень громко говорит. Шут бы с ней, если бы говорила сама с собой, но нет же, старается завести разговор со мной, дескать, что ты вообще из себя представляешь, стишки сочиняешь, да ведь этим делом занимаются мальчишки, а ты-то… Горько мне за тебя… Так-то, дорогой Иван, не так-то сладко мне, особенно когда слышишь такие речи. Правда, немного утешают колокольчики, они звенят и звенят, без разбора что и кому звенят. И еще. Догадал меня нечистый взять из издательства сочинения И. А. Израилева, догадал меня нечистый привезти их в Оселок. Боже мой, если бы ты знал, как все сущее на земле взбунтовалось, да и сама земля взбунтовалась, когда эти сочинения я стал читать, и не вслух, а так, про себя, да и не читать. А просматривать, читать их невозможно, они без языка, понятны только знаки восклицания да вопросительные знаки. И тогда я вопросил сам себя: да как это я, понимающий язык цветов, трав, не понимаю языка И. А. Израилева? Внимательней присмотрелся, рассмотрел кое-где слова того языка, которым я сам говорю, но слова эти все искалечены. Так, братцы мои, до каких пор мы будем равнодушно взирать на то, как калечится наш язык, — это же величайшее преступление. Был бы жив протопоп Аввакум, он бы язык вырвал у этого пакостника И. А. Израилева, сказал бы: «понеже люблю свой русский природный язык», а ты, стерва, пакостишь его, так и ходи без языка… Да что протопоп Аввакум, наши мужики осельские за такое дело дали бы взбучу, так что И. А. Израилев и не показался бы в Союзе писателей. Что касается меня, я зело возмутился и направляю в издательство грамоту, кою, думаю, должны уразуметь некоторые наши товарищи. Дорогой Иван, утешь грешного раба твоего, отца Феодора, пришли что-либо из своих удобочтимых произведений. Серьезно, Ваня, пришли что-нибудь, что ты сам считаешь возможным прислать. Это первая моя просьба, есть вторая просьба: слышал, что из Волгограда кто-то должен ехать в Киев, на Украину, я бы с удовольствием съездил: хочется послухать украинску мову, колокольчиков, ромашек я вдоволь наслушался, их мова и непонятна, но украинску мову хоть и разумею, но балакать на ней не могу. При случае о моей просьбе к тебе скажи Ледневу. Если что, я могу сразу выехать в Киев или еще куда.