Вторая книга стихов орловского поэта Андрея Фролова характеризуется многообразием тем и простотой подачи материала. Со страниц сборника к читателю сходит по-настоящему многоголосый мир, в котором есть место всему, включая детские голоса, хотя автор пишет, в общем-то, для взрослого читателя.
Вот довольно короткое стихотворение «Возвращение», в которое с виртуозным мастерством оказались втиснуты и целая пропасть, разделившая любящих людей, и одновременно бездна любви и прощения, которая помогла лирическому герою встретить вернувшуюся любимую так, будто и не было меж ними никакой разлуки: «Ушла, сказав: „Неинтересно /пропасть с тоски во цвете лет…“ / Остались стол, кровать, два кресла / и остывающий обед. /…Вернулась. Походя и мило / смахнула пыль минувших зим, / как будто просто выходила /минут на двадцать в магазин».
Такие же простые слова Андрей Фролов вкладывает и в уста ребёнка (или это и правда говорит с нами сидящий в нём самом вечный ребёнок?): «Вот это да! / Вот это да: / В ведре с водой / Дрожит звезда! / Беда! / Промокшая звезда / Сейчас погаснет навсегда! / А я спасти её могу / И в сад с ведром воды бегу — /Я воду выплесну под куст, / Звезда летит на небо пусть!».
Вот так бесхитростно — простыми словами — говорит с миром автор о глубоком и важном. И эта ясность его суждений о мире очень легко ложится на читательское сознание, вызывая в ответ такие же хорошие и бесхитростные чувства.
Алексей Перелыгин. Одолжение дождя: Стихи. — Орёл: «Вешние воды», 2004. — 232 с.
Уже по одному только портрету в новой книге Алексея Перелыгина ясно: перед нами правдолюбец и правдоборец, оттого с таким укором смотрят его пронзительные глаза и так сурово сдвинуты брови. Он и впрямь видит людей насквозь, вот для примера несколько портретов: «Готова тройка с бубенцами. / Наполнен водкой облучок. / Садится в сани с молодцами / Портретной должности сморчок. / …Сморчок собрал льстецов заране / И вскоре позовёт ещё. / Искусом сладкозвучной дани / Сморчок доволен и польщён».
Чем не портрет нувориша чиновничьего разлива? Или вот — новая порода русских женщин, появившаяся на свет в результате перестройки: «Не в захолустье тараканном / Она согласна отцветать. / Такую стать с пустым карманом / Не выйдет бескорыстно взять».
Перелыгин — поэт острой социальной направленности, и оттого его палитра необычайно многолика, на его холстах уживаются вместе и бывший председатель колхоза «Рассвет» Седой, и предприниматель Довгань, и зам. прокурора Майя Конюхова, и пенсионер дед Федот, и корова Глафира, и собака поэта Виктора Дронникова, и попугай Юрия Оноприенко. И всем своим героям — и тем, кого поэт презирает, и тем, кому сострадает, — он говорит: «Любовь своё ещё возьмёт / Назло и вымыслам, и вздору. / Листвы безропотный полёт /Душе попутен в эту пору. / Зря недоумки сеть плетут / И тщатся свет поймать небесный. / Не им достался тяжкий труд / Слагать божественные песни. // Наветы. Сплетни. Всё сгниёт. / Валите, мерзкие, до кучи! / Любовь чужого не возьмёт, /А своему добру научит».
Вот так и живёт веками наша праведная Русь — добротой да любовью. На чужое не зарится, ещё и своими духовными богатствами щедро делится. И в этом и есть её великий промысел.
Владимир Ермаков. Безвременник: Стихи. Эссе. — Орёл: «Вешние воды», 2001. — 340 с. илл.
Сильнее всего, пожалуй, выпадает из перечня выпущенных «Вешними водами» книг оригинально оформленный том стихов и эссе Владимира Ермакова «Безвременник», откровенно ориентирующийся не на традиционную «орловскую» поэтику, лучше всего явленную в стихах, скажем, Геннадия Попова, а скорее на формальные поиски и достижения современной московской литературы, что видно хотя бы по открывающему книгу стихотворению «Версификация», густо аллитерированному созвучием «п-р-с» — «п-р-с-п»: «Сухие корни слов составят перепись / созвучий, проступающих из фона: / персидская сирень… приспелостъ персика… / персты Персея… перси Персефоны… / Персеполь… перспектива… (Пресный перечень!) / дисперсия… персона… Пёрселл… перстень… / Всё, что на ощупь схвачено из вечности, / в расхожей речи поражает плесень…».
Нельзя не увидеть и определённой симпатии автора к такому «культовому» для сегодняшней молодёжи писателю, как Виктор Пелевин, воспеваемый которым образ ПУСТОТЫ то и дело залетает в стихи Владимира Ермакова: «Кто стоял на часах до меня, / охраняя в себе пустоту?»; «Всё, что пусто — голо»; «Из пустыни безводной, из формулы Н2О, / да из чего угодно; возможно — из ничего»; «Заполняет пустоты / в лейтмотиве столетья / посторонняя нота / на правах междометья» и так далее. Встречаются и более точные смысловые переклички. Вот Виктор Пелевин, роман «Священная книга оборотня», стр. 259: «Птичка вовсе не славит Господа, когда поёт, это попик думает, что она Его славит». А вот Владимир Ермаков, «Безвременник», стр. 27: «Ходят по лесу ветра напролёт. / Всё прозрачней дерева день за днём. / В горьких сумерках пичужка поёт, — / хвалит Господа, не зная о Нём». (Кто тут на кого повлиял, неважно, важно, что это влияние существует.)