Уже в Москве я спросил правдиста и редактора шолоховских книг Лукина, получил ли он эти главы. «Обещанного три года ждут», — последовал скептический ответ. И верно: прошло довольно много времени после разговора с редактором, которым, между прочим, Шолохов был недоволен из-за приглаживания острых углов в последнем издании собрания сочинений (в следующем издании писатель восстановил купюры), пока наконец были опубликованы в «Правде» отрывки из первой книги «Они сражались за Родину».
Беседу Петр Чукарин застенографировал, отпечатал на машинке и передал москвичам. Надо полагать, любителям шолоховской прозы её содержание будет интересно.
«Роман я начал писать еще на фронте. Это было в 1943 году. Естественно, я начал его, подчиняясь обстановке. Годы были мрачные, серьезной литературы о войне было порядочно. Но мне очень хорошо сказал один пехотинец на передовой: „Что же Илья Эренбург всё пишет: „Убей немца!“? А я чем сейчас занимаюсь, как не этим? Я — солдат!“ А что читали тогда на передовой? Книга и тогда сопутствовала и командиру, и рядовому солдату. Жюля Верна читали. Чтобы уйти от этой мясорубки, от страшных размышлений о войне. Приключенческую, веселую литературу читали. На войне ведь довольно мало веселого…».
Я вспомнил фронт, солдат, себя: что мы тогда читали? Да ничего не читали, кроме «дивизионки», и то лишь в 45-м, когда воевать стало полегче. До чтения ли было под пулями и снарядами? Возможно, Жюля Верна Шолохов у кого-то и видел, скорее всего, у штабиста или тыловика.
«Поэтому, — продолжал писатель, — и у меня главы о сорок втором годе носили характер не только серьезный, но и развлекательный. Копытовский у меня там, Лопахин, весельчак такой… Роман я начал с середины, как уже говорил. Вот теперь пришиваю к туловищу голову, пишу главы о предвоенных годах. И оказалось, что это намного сложнее, чем писать о войне, потому что там всё привычно, записи сохранились, своих наблюдений — таких фронтовых — масса. Но трудность не только в предвоенных главах. Обилие фактического материала о войне заставляет вновь и вновь возвращаться к уже написанному, дополнять, обогащать его. Не хочется упустить что-то важное.
В Ростове я встретился с генерал-лейтенантом Лукиным. Он был командующим армией. Тяжело раненный во время боев, октябрьских боев под Москвой, попал в плен. У Лукина была перебита нога, и, когда его взяли в плен, уже немецкий врач ампутировал ему ногу. Вторая нога — тоже покалечена… В плену он держался мужественно. Немцы подсылали к нему Власова, изменника, Лукина он знал по Академии генерального штаба. Вот Власов и приехал в лагерь вербовать в свою „добровольческую“ армию. Лукин с негодованием отверг его предложение. Этот безногий, искалеченный человек мужественно переносил все тяготы плена. Мне захотелось под вымышленной фамилией ввести его в роман. Поэтому кое-какие планы претерпели изменения. Это задерживало выход уже почти готовой книги. Отдельно писать о трагической судьбе Лукина не имеет смысла. А в качестве составной части романа, мне думается, это будет интересным введением, иначе я на это не пошел бы. Это идет не по линии пустой занимательности, а по линии жестокой правды войны».
Увы, «составная часть» осталась за бортом, роман не был завершен.
Мы рассказали Шолохову о путешествии по верховьям Дона, об архитектуре Павловска. В тех местах он не бывал.
Разговор перешел на Вешенскую. Я заметил, что станица теряет казачий облик.
Шолохов развел руками: архитектура, конечно, не ахти какая, просто строят необходимое.
Еще собкором областной газеты я писал о садоводстве на песках. Послужила ли статья толчком, или вешенцы сами поняли, что живут не в пустыне Caxapа, теперь станица вся в зелени, появились даже виноградники, и у Шолохова во дворе вырос сад. Я рассказал, как в первый же день пребывания в станице ко мне в номер зашел возбужденный здешний старожил и напомнил о газетной статье, про которую я, по правде сказать, уже позабыл, и очень меня благодарил. Глаза Шолохова потеплели, было видно, что ему приятно это слышать.
Прощаясь, Левашов протянул Шолохову второй том «Тихого Дона», купленного в Казанской, для автографа. Писатель взял ручку, подумал и спросил:
— На конце вашей фамилии «ов» или «ёв»?
— «Ов», — сказал Левашов, и Шолохов ровным разборчивым почерком написал:
«…на память о Вешенской, — подумал и закончил, — да ещё на Тихом „Дону“». И расписался.
В Вешках мы пробыли еще несколько дней. Выступили в редакции местной газеты и опубликовали короткие рассказы. Не без ехидства один из сотрудников заметил, как на двух страницах текста, переданного в редакцию Шолоховым, «академиком с девятиклассным образованием» (подчеркнул он), обнаружил несколько грамматических ошибок. Я улыбнулся: такие ошибки или описки и у Толстого можно найти.