Бросаясь в защиту «жидовствующих», Аннинский видит в них эдаких овечек, пострадавших за то, что они «не с теми якшаются». А ведь «ересь жидовствующих» в ХV веке была смертельной опасностью для православной России. Занесённая евреем Схарием (Захарием) в Новгород, ересь перекинулась в Москву, в другие места русской земли. Жидовствующие не признавали в Христе Бога, отвергали Троицу, церковные таинства, кощунствовали над Богоматерью, подрывали догматические основы церковной жизни. Всё это вело к разрушению Церкви, к гибели православной России, к её закабалению иудейством — наподобие Хазарии. На непримиримую борьбу с жидовствующими поднялись новгородский архиепископ Геннадий и игумен Волоколамского монастыря Иосиф Волоцкий, обличавший их в своём «Просветителе». Они закончили многолетнюю борьбу победой: на соборе в 1504 году ересь была осуждена и разгромлена.
Если всё это ничего не говорит нашему культурологу, то добавлю, может быть, нечто более «пикантное» для него. В шестом томе «Памятников литературы Древней Руси» (конец ХV — первая половина ХVI веков) отмечается, что «вопрос о содомии (гомосексуализме)… особенно остро встал во времена Филофея, когда ересь жидовствующих распространила этот порок и среди светских лиц (у еретиков, по предположению некоторых историков, он выполнял роль ритуального действа)». Как тут не вспомнить разгул этой публики в администрации Ельцина, о чём так картинно пишет в своих мемуарах генерал А. Коржаков, бывший начальник службы безопасности Ельцина.
Как в чёрной мессе — всё перевёрнуто, всё навыворот у нашего иноверца. Начиная от креста: «Встанет вопрос: „Кто кого?“ — схватимся и за крест… Вокруг креста, вокруг отсутствия креста». Кончая народом, которому шибко достаётся от Лёвушки. Сам он говорит о себе, что «не получил от родителей никакого бога, кроме двух Емель: Пугачёва и Ярославского». Казалось бы, имя «бога» Аннинского — Емельяна Ярославского (Губельмана) всё ставит на свои места: именно эти ярославские-губельманы всеми средствами, угрозами, репрессиями внедряли в России воинствующее безбожие, организовывали погромы церквей, расправы над священниками. Но чадо Губельмана, не касаясь этого, перекладывает всю вину на… народ, на его «ярость, лютость к инакомыслию, иноверию». По его словам, «не церковь гонит инакомыслящих, она только оформляет (окормляет) свойственную русским готовность обличать всякую инакость. Церковь сама испытала это на себе, когда ярость населения, подхваченная большевиками, пала на её собственную голову». Какая казуистика: не губельманы развязали войну против верующего русского народа, они только подхватили «ярость населения», которая пала и на голову Церкви. Ах, как чешутся руки у аннинских «разделаться» с Православием, «заменить его инакостью». Но следовало бы помнить «иноверцам», что ведь и у дедов их ничего с этим не вышло. В революционное время, в самый разгар борьбы с религией в русском народе, в самом «красном лагере» не поддавалась вытравлению вера в святыни. Об этом свидетельствует множество воспоминаний современников. Красноречивый факт приводит сын известного философа Евгения Трубецкого — Сергей. В 1920 году тридцати лет он был арестован за «контрреволюционную деятельность в пользу белых армий» и несколько дней находился в арестном помещении при кремлёвском карауле. Потом через Спасские ворота стража повела заключённых в новую для них тюрьму на Лубянке. «Когда проходили через ворота, по старой московской традиции почти все мы сняли шапки. Я заметил, что большая часть нашей стражи тоже их сняла. С. П. Мельгунов, как принципиальный атеист, с интеллигентской цельностью и прямолинейностью, не снял шапки, и один из конвоиров ему заметил: „Спасские ворота — шапку снимите!“» («Князья Трубецкие. Россия воспрянет». Воениздат, 1996, с. 327).