Покидая музей, вижу: дожидается ревизующих Борис Аниподистович Неудахин (районный глава). Но почему ждет в зале, где моя выставка? Когда я проходил, он обронил: «В Сростках хозяева земли — жители, как они решат, так и будет». Разглядываю его лицо. «Врешь, — думаю себе. — Ты так не думаешь, а только говоришь — „жители“». Красные жагры его ноздрей надуваются и опадают, и сам весь налитой, в очень чистой светло-голубой рубашке, рукава по локоть. Потирает руки: «Я строитель и кое-что понимаю… Будет по-нашему». Господи, он ведь русский, говорит, из староверов. Для кого старается? Вот такие и грызли душу Макарыча. Как бы он точно написал Аниподистовича. Увековечил бы…
Как не согласиться с поэтом Ниной Карташевой!
15 октября 2004 года во ВГИКе (институт кино) состоялась научно-практическая конференция. Тема: «Герой Василия Шукшина как воплощение национального характера».
Длилась она целых пять часов. Потом до третьих петухов заснуть не мог. Зачем пошел? Думал, слушая выступления, а окончились, не жалею, вспоминая взыскующие глаза немногочисленных на конференции студентов. Профессора, пользуясь наукообразной терминологией, анализируя творчество Шукшина, сошлись на формулировке — «криминальная романтика». Зав. кафедрой драматургии Ю. Н. Арабов кроме «розового» фильма «Живет такой парень» (спасибо, что не голубого) во всем творчестве выделил алкогольную вину перед репрессированным отцом и Родиной, даже ссылался на «комплекс Павлика Морозова». Все должностные киноведы, говоря о Шукшине, непременно адресуются к Тарковскому, впрямую или подтекстами подводя: он-де высшая кинокультура, а Шукшин — лапотный натурализм, и говорить-то не о чем. Никто не упомянул Шукшина как писателя. Пробегитесь по крохотному рассказу «Дядя Ермолай», он один о характере сибиряка говорит глубже и емче многих фильмов. Потому не убывает у Шукшина читателя, и плевать ему на нелестные оценки «знатоков».
Изобразительность его лент сродни живописи Федотова, Перова, а вот с «иконой» XX века «Черный квадрат» аналогий никак не просматривается.
В подтверждение своего «обобщающего» суждения о Шукшине Арабов привёл случай житейский. Еще мальчишкой гулял он с мамой на ВДНХ, навстречу молодой мужик с детской коляской. Мама говорит: «Смотри, сынок, вот гениальный человек, на студии Горького работает, но он пьет». «Я внял маме и никогда не пью, — с легкой усмешкой сказал Арабов. — Гениальным не стал, — пококетничал мэтр, — но достиг кое-чего. Кафедра драматургии, понимаете, говорит за себя. А в младые годы я подрабатывал уборщиком нечистот, где уже ветераном трудился друг-сокурсник Шукшина Валентин Виноградов. Он-то многое знал и поведал о Шукшине».
Я не утерпел: «Кто такой Виноградов?» — «Он настоящий человек, — изрек Арабов и продолжал: — У Шукшина ощущение вины и тоска по Родине во всем творчестве, особенно ярко проявляющаяся перед расстрелянным отцом, она (вина) одного корня с Павликом Морозовым. В его творчестве светлое отношение проявлено только к женщине-матери. Все остальные персонажи так или иначе ущербны. Своим творчеством Шукшин, и в не меньшей степени Николай Рубцов, констатирует угасание русской нации. Спасут угасающую русскую нацию многомиллиардные дотации какого-нибудь международного сообщества для двух-трех поколений русского люда и сильная кровь и организованность еврейского племени. Других выходов на горизонте не просматривается», — так в глубокой тишине закончил зав. кафедрой драматургии Ю. Арабов свою думу о русском спасении.
Словно какой-то морок накатил мне на глаза. Почудился профиль огромного ворона, вещающего на русском языке. И сегодня мурашки по спине бегут при воспоминании о профиле говорящего Арабова. Зал молчал и не реагировал…
Никак не выходит из головы: как же можно так все перевернуть? Шукшин — Павлик Морозов?! Живо вспомнилось, как в институте преподаватель монтажа давал нам копировать срезки смытого (запрещенного) фильма Эйзенштейна «Бежин луг», славящего подвиг Павлика Морозова. Шукшин, посмотрев отобранные мной крупные планы персонажей фильма «Бежин луг», спросил: «Зачем ты все это собрал? Посмотри, какая собрана Русь в альбоме Дмитриева… а фильм Эйзенштейна — „агитка“, разрушающая семью… При чём тут несчастный Павлик?».