Среди «сомнительных, а то и просто неверных сведений» составителя «Словесного древа» рецензентом упомянуты такие:
«Надпись Айседоры Дункан на фотографии, подаренной Клюеву [„То Cliuev from Isidora (так в рецензии; в подлиннике „Isadora“*. — С. С.)“], переведена на русский язык следующим образом: „Клюеву от Изадоры“ [а как это можно дать по-русски ещё? Разве что заменив произношение имени Дункан носителями языка („Изадора“) на традиционную его русскую транскрипцию, т. е. на „Айседора“. — С. С. (с. 575)]. Попутно сообщается, что Клюев „гостил“ у Дункан в Москве („…гощу у нее по-царски“, — писал Клюев Н. И. Архипову 2 ноября 1923 года, имея в виду угощение, а не проживание)».
Однако на указанной странице книги, где комментируется это письмо, можно прочесть лишь следующее: «Письмо написано на обороте фотографии А. Дункан с дарственной надписью на английском языке: „То Cliuev from Isadora“ („Клюеву от Изадоры“)».
И больше — ровным счётом ничего. Начинаешь теряться в догадках: не мог же рецензент сам придумать то, против чего (как написанного другим человеком) он теперь возражает… Быть может, в его распоряжении оказался какой-то особый экземпляр, текст которого отличается от экземпляров основного тиража «Словесного древа»?..
Четвертый раздел отзыва К. Азадовского заканчивается пассажем:
«И напоследок: итоговое произведение Клюева, над которым он работал до ареста, называется „Песнь о Великой Матери“. Все, кто соприкасался с творчеством Клюева, хорошо знают, какой особый, почти сакральный смысл вкладывал поэт в слова „родина“, „мать“, „Россия“… Как может любитель и знаток Клюева писать их с маленькой буквы (с. 453, 598 и 621), да еще понижать заглавные буквы в письме самого поэта (В. Н. Горбачевой, от 25 июля 1935 года) — этого мы уразуметь не в силах! Тем более что в письме к Анатолию Яр-Кравченко от 18 мая 1933 года, впервые (ошибка; см. выше. — С. С.) публикуемом в „Словесном древе“, Клюев сам ужасается неверному написанию заголовка этого произведения: „Мне легче умереть было бы с голоду, чем публиковать или распространять в перепечатках „Песню“, а не великую „Песнь“. Исправь, если можно, эту страшную вывеску“ (с. 298)».
Попытаюсь помочь рецензенту восстановить силы для столь искомого им уразумения.
Уже в книге Клюева «Сердце Единорога» (1999, с. 701) В. П. Гарнин дал поэме заголовок — «Песнь о великой матери» (против чего, кстати, пять лет назад в рецензии на эту книгу К. Азадовский не возражал). Это текстологическое решение покоится на основе, поколебать которую в настоящее время невозможно — ведь ныне известен лишь один автограф произведения, и он открывается таким же, как и в «Сердце Единорога», заголовком, где слова «великой» и «матери» написаны Клюевым со строчных букв. (См. факсимиле первой страницы автографа поэмы в кн.: Шенталинский В. Рабы свободы: В литературных архивах КГБ. М., Парус, 1995, с. 277). Замечу также, что через несколько лет, записывая отрывок из этого произведения в альбом С. А. Толстой-Есениной, Клюев предварил стихи словами: «Из „Песнь о великой матери“», в точности повторив здесь заголовок белового автографа поэмы.
В письме же к А. Яр-Кравченко, на которое ссылается рецензент, Клюев протестует лишь против искажения первого слова заглавия, требуя писать вместо «Песня» — «Песнь». Остальные слова заголовка поэмы в этом письме (судя по источнику его текста) были написаны, как и в автографе произведения, опять-таки со строчных букв («Словесное древо», с. 297). И никаких возражений против такого написания у Клюева там нет вообще.
Что до другого письма поэта — к В. Н. Горбачёвой от 25 июля 1935 г., — здесь К. Азадовский прав; в его тексте действительно стоит: «Песнь о Великой Матери»… И сохранить в «Словесном древе» это написание, воспроизведённое в нашей с Г. С. Клычковым первой публикации письма («Новый мир», 1988, № 8, с. 186), бесспорно, следовало. Однако заменять им заглавие, имеющееся в автографе самого произведения, было бы (что тоже бесспорно) текстологической ошибкой.