Если уж обозначился успех, то какой смысл возвращать роту с рубежа, определявшего общий успех наступления полка? Зачем отдавать за здорово живешь опять немцам хутор? Дальше. Когда рота вернулась в расположение полка, мы не знали, кого и чего так долго ждем. За время бездействия рота при благополучном стечении обстоятельств, да если бы с нами пошли три танка, могла бы запросто достичь границы еще засветло. Остается догадываться, что Курешов Н. Д.преследовал две цели: подтягивал сильно отставший второй батальон, выравнивая линию наступления полка, и подспудно лелеял мысль: если комбат выйдет из строя, то чтобы второй батальон возглавил я. Разве батальон майора Колоярцева, при примерно равных условиях, не мог наступать в таком же темпе, как и рота старшего лейтенанта Дмитриева?
При выходе батальона Колоярцева на одну линию с Курешовым Н. Д. мне был дан приказ о следовании в полосу наступления второго батальона.
Штурмовики ещё раз сходили в атаку, обстреливая укрепления уже на самой границе. Оружейно-пулемётная стрельба у соседей притихла.
Итак, мы последовали за полковником, не ведая, куда и зачем, сдвинувшись в полосе наступления роты влево примерно на километр. Затем какое-то расстояние прошли по направлению к границе, параллельно прежнему направлению движения. Вижу, Курешов Н. Д. улегся на траву на небольшом откосе, упиравшемся в болото рядом с тропинкой, по которой мы двигались. Он остановил Колоярцева и что-то сказал. Вскоре подозвал и меня. После небольшого раздумья обратился ко мне со словами, что переподчиняет меня майору Колоярцеву. Не предполагал, что полковника вижу на поле боя в последний раз.
Мне сразу стало ясно, что переподчинение не вызывалось боевой необходимостью. Но я в эти минуты не мог думать о том, что командир полка мог разочароваться в комбате-2 и что он на всякий случай решил держать меня под рукой в расположении второго батальона.
В 1976 году в Доме Советской армии мы пышно отмечали 50-летие нашей дивизии. В ресторане ко мне подвели двоих незнакомых мне людей, один из которых был в форме полковника. Представили: «Бывший командир первого батальона 171-го полка Беляк и его начальник штаба Розов». Поскольку мы подвыпили, то взгляды с обеих сторон были не только глубоко изучающие, но и недоверчивые. При моей хорошей зрительной памяти мне стало очевидно, что этих людей я не знаю и вижу их впервые. Я ответил, что командиром первого батальона был майор Иванов, погибший в танке на рассвете 17 ноября. Полковник Беляк, с которым мы впоследствии подружились и над могилой которого, как мне сказали на поминках, я произнёс хорошую речь, стал утверждать, что он был комбатом. Только через несколько минут выяснилось, что он заменил майора Иванова уже после его гибели и моего ранения, и сразу разговор перешел с недоверчивого тона на товарищеский. Я этот пример привёл потому, что Беляк резко отрицательно охарактеризовал бывшего комбата-2: Колоярцев — трус. Это впоследствии подтвердили и другие однополчане, в том числе и Рыбкин A. M., бывший комсорг этого батальона, находившийся при Колоярцеве до его ранения в палец, после которого он тут же убыл в санбат. Поскольку Колоярцева я в бою не видел, то судить о нём не могу. Но другой оценки я не слышал.
Остатки второго батальона, пожалуй, чуть побольше роты, вышли на опушку, вдоль которой стояла изгородь. Мы остановились. Я получил первый боевой приказ от Колоярцева — занять исходное положение для наступления за изгородью, у подножия высокого, но отлогого и внушительного холма. Батальон подался влево.
Вскоре через связного я получил приказ на наступление со взятием угрожающе молчавшей высоты.
На этом рубеже произошел поразивший меня случай.
Как положено по уставу, я скомандовал: «Приготовиться к атаке!». По цепи повторили её. Когда удостоверился, что все услышали, скомандовал «вперёд». Но никто не сдвинулся с места, как будто и не слышали приказа. Меня взорвало. Такого на поле у меня никогда не было. За невыполнение приказа на поле боя расстреливают на месте. Расстреливать из автомата как-то было не принято. По неписаному закону войны командиры расстреливали только из пистолета. Я положил автомат перед собой и вытащил из кобуры пистолет. Перед тем как встать во весь рост на виду у немцев, которые меня могли скосить прежде, чем я успел бы расстрелять нескольких человек, зло и властно повторил команду. Сначала один, затем второй и третий поднялись, и все побежали. Высота оказалась покинутой немцами.