Талантливо угадывал натуры Илья Сергеевич!.. Все они останутся в истории. Все его персонажи.
И что правда, то правда — Илья Сергеевич в 70–80-е годы, сделав ставку на русских националистов, предпочёл не связываться с диссидентами еврейскими. Никаких портретов Бродского и Щаранского из-под его кисти не вышло. Он знал, что русские патриоты их не любят…
Помню, как на свое 60-летие в ресторане гостиницы «Россия», где собралось сотни три гостей и где Борис Брунов был конферансье и тамадой одновременно, Глазунов подошёл к столу, за которым сидели мы с Фирсовым, и, хитро улыбаясь, вполголоса сказал:
— Видишь, как я заставляю евреев работать на себя!
Но как он ни заставлял их работать на себя, в конце концов стал работать на них, потому что еврейские лица в галерее его портретов, отразившей борьбу и смену власти, появятся (в изобилии!) в качестве победителей сразу после 1991-го и особенно после 1993 года. С победителями обязаны считаться все, даже «великие», даже «гениальные»…
После первого свободного, реалистического периода, после второго, замешанного на русской национальной идее с приправами из плаката и китча, портретная галерея Глазунова стала официальной галереей победителей Великой криминальной революции и новых хозяев жизни.
Постепенно имена мировой и отечественной номенклатуры вытеснили из глазуновского творчества образы Дмитрия Донского, Сергия Радонежского, Ивана Грозного, а заодно с ними Распутина, Шафаревича, Солоухина, Бородина. А уж никому не известные, естественно вошедшие в мир юного Глазунова представители натуры простонародной окончательно остались в далёком, вдохновенном прошлом.
Объяснить всё это, к сожалению, достаточно просто: портретный ряд мировой элиты обеспечил его баснословными средствами, на которые можно было приобретать редчайшие картины старых мастеров, бесценные иконы, содержать квартиру-башню над новым Арбатом, построить загородный дворец в Жуковке, а уже в демократическое время открыть галерею на Волхонке, рядом со знаменитой галереей Шилова, и заиметь особняк между двумя полюсами власти — Московской мэрией и американским посольством.
В этом особняке я побывал в 1995 году. За узорчатой чугунной оградой стоял охранник в бронежилете, с автоматом. У его ног сидела овчарка… В обеденном зале, обрамлённом мраморной лестницей и портретами российских императоров (в подлинниках!), меня встретил хозяин с Дмитрием Васильевым, вождём общества «Память», ныне, как некий морок, исчезнувшим из нашей политической жизни.
— Что, старичок, — набросился на меня Илья Сергеевич, увидевший, как я ошеломлён всей этой роскошью. — Художник должен быть богатым. К чёрту эту русскую нищету, эту пьянь в грязных рубахах и валенках!
При этом он картинно перекосил лицо, растрепал ладонью волосы и вытаращил глаза, как бы изображая русскую пьянь — бедную, немытую, завистливую.
— Все эти ваши поэты — рубцовы, тряпкины, пупкины!..
Я хотел было прервать эту много раз разыгрываемую на моих глазах мизансцену и сказать, что — да, среди русских писателей и художников были люди богатые — Лев Толстой, Иван Тургенев, Василий Суриков, Сергей Аксаков, но была и «русская нищая пьянь» — Мусоргский, Саврасов, Аполлон Григорьев, Сергей Есенин… Да и Гоголь умер в бедности и безбытности. Но Глазунов не дал мне ни на мгновение вклиниться в поток его негодующей речи.
— Напьются, бородами в винегрет упадут, языки высунут (Глазунов высунул язык набок) и плачут о судьбе России! Упиваются своей независимостью от денег! Нет! — сверкнул очами Илья Сергеевич. — Художник должен быть богат! Знатен! Должен хорошо жить, хорошо одеваться! Ты что пришёл в каком-то рабоче-крестьянском костюмчике? И ворот нараспашку!
Он потащил меня в соседнюю комнату — спальню, распахнул дверцы какого-то немыслимого по красоте шифоньера, вывалил из него груду галстуков, хищно впился в них взглядом и точным движением руки, словно заклинатель змей, вытащил один из них из клубка за хвост.
— Вот тебе на память! Носи каждый день! Шёлковый! Пятьдесят долларов стоит!
После такой сцены мне только и оставалось, что, придя домой, снять с полки томик Гоголя и прочитать размышления из повести «Портрет» о художнике, который