Суть истории состоит в том, что большевистская верхушка через 10 дней после расстрела на Урале царской семьи решила устроить на одной из кремлёвских кухонь ритуальное сожжение головы Николая Второго.
«По приказанию Ленина» все вожди якобы собрались в Кремле, подписали протокол, в котором голова была признана подлинной, и большинство проголосовало в ночь с 27 на 28 июля 1918 года эту голову сжечь.
Безымянный очевидец, сохранивший историю злодеяния в своей памяти, сообщает, что помимо вождей свидетелями события было множество народа: «комендант», «караульный начальник», «у входа сидит часовой», «куча людей» рядом с кухней «курит, разговаривает вполголоса…»
В «небольшой комнате» с «растопленной печью» сидели «около двадцати человек, в их числе Эйцух, Смирнов, Бухарин, Радек с сестрой и некоторые другие. Потом появляются Петерс с Балабановой; за ними следуют: Коллонтай, Лацис, Дзержинский и Каменев».
Коллонтай стало жарко, и она вскоре исчезла. «Появились зато другие любопытствующие. Среди них я видел Крестинского, Полякова, несколько матросов и женщин». И наконец наступил торжественный момент: Троцкий приказал перенести сосуд с царской головой «к пылающей печи».
«Пламя охватывает голову царя Николая, и невыносимый запах горящего человеческого тела наполняет душную комнатку».
С этой историей может соперничать только следующее повествование, не менее мистическое, о том, куда исчезали после убийства Кирова из Ленинграда остатки несчастного дворянства:
«Говорили (кто? — Ст. К.), что путь „дворянских поездов“, идущих из бывшего Петербурга в Азию по специально построенным (! — Ст. К.) веткам железной дороги, обрывался в песках Кара-Кумов. Заключённых выкидывали на раскалённый песок, а пустые составы возвращались за новыми жертвами в Ленинград…» («Россия распятая», стр. 121).
Вот такими бульварными «двуглавыми утками» и сплетнями, почерпнутыми из самых что ни на есть жёлтых эмигрантских изданий 20-х годов таких же «профессиональных историков», как и сам Илья Сергеевич («Сатанисты ХХ века» З. Шабельской, «КПСС у власти» Н. Рутченко, «Крестный путь» Ф. Винберга), изобилует эпохальный труд художника. Глазунов горюет по поводу того, что эти книги до сих пор не изданы в нынешней России. Но почему? Столько антисоветских «исторических исследований» пылятся ныне на книжных развалах! И, однако, всему есть предел: истории, подобные той, что произошла на кремлёвской кухне, даже нынешние «отвязанные» демократические издательства, видимо, стесняются печатать.
Феноменальное невежество знаменитого художника сыграло с ним злую шутку. Каждую бульварную антисоветскую книгу, каждый разговор с каким-нибудь эмигрантом первой или второй волны, каждую кухонную политическую сплетню о Сталине он встречал с экзальтированным восторгом, как великую истину, ему открывшуюся. Именно ему, великому художнику, человеку голубой крови, отпрыску славной фамилии, поклонники и единомышленники доверяли сокровенные тайны:
«Слова старого Вржосека <…> потрясли до основания мою душу» (старый писатель Вржосек, знавший Ленина, поведал Глазунову свои впечатления о нём):
«Придя домой, я долго не мог заснуть, потрясённый словами друга» (друг его юности Костя рассказал Илье Сергеевичу о том, какой негодяй Сталин).
«Меня потрясло стихотворение никому не известного поэта Н. Воробьёва „Кадету“» (Н. Воробьёв — поэт первой эмиграции).
«Его книга ошеломила меня, я дотоле не читал ничего подобного… Вот почему, рискуя многим, я провёз её через границу под рубашкой на животе…
Она ответила на многие мои исторические вопросы» (речь идёт о книге эмигранта Н. Н. Рутченко «КПСС у власти»).
И такими гимназическими эмоциями — «потрясло», «ошеломило», «поразило» — переполнены страницы повествования И. Глазунова.
Ещё бы! Ведь с ним доверительно разговаривали не кто-нибудь, а Василий Шульгин, сын Петра Столыпина Аркадий, активист Народно-трудового Союза Николай Рутченко, основатель журнала «Вече» Олег Красовский. Как тут не «потрясаться»!