Население, восторженно встречавшее войска, вскоре с ужасом отшатывалось от грубых пришельцев…».
Владыка Вениамин в своей горестной и правдивой книге честно признался: «Мы не белые, мы — серые». Может статься, что и Вы, Илья Сергеевич, совсем не белый, как Вам это кажется, а серый историк?
Главная историческая фигура, вызывающая у Глазунова судорожные приступы ненависти, — конечно же, Сталин.
«Я всей своею генной и жизненной памятью ненавижу пресловутого Кобу, а затем Сталина».
Чего только не наговорил «профессиональный историк» о Сталине, собрав в своей книге все слухи, всю ложь, все сплетни прошлых времён. И о том, что гражданской женой Сталина была Роза Каганович; и о том, что рост его был всего лишь 165 сантиметров; и о том, что, по сообщению «Вестника Бнай-Брит» от 3 марта 1950 года, Сталин был евреем; и о том, что Сталин, произнесший в 1945 году знаменитый тост за здоровье русского народа, тут же добавил на грузинском языке какому-то безымянному «своему соплеменнику»: «Если хочешь, чтобы шакал съел своё говно, надо его похвалить».
«Сталин расстрелял замечательного актёра Михоэлса…»
Историк даже не знает, какой смертью погиб Михоэлс.
Эти исторические изыскания недостойны того, чтобы их опровергать. Но когда Глазунов пишет о Сталине: «Его обращение к памяти великих предков было, когда немцы стояли под Москвой и под Ленинградом», то он, как гоголевская унтер-офицерская вдова, сечёт сам себя, потому что в своей же книге пишет о том, как его поразили идеологические перемены предвоенных лет:
«Вспоминается, как впервые в жизни ещё до войны, после увиденных мною спектаклей „Суворов“ и „Иван Сусанин“, я был потрясён…».
Потрясён был и его отец:
«Придя однажды домой, помню, сказал, что его просили сделать доклад о „Науке побеждать“ Суворова. Странно, — комментировал он. — Десять лет назад за такой доклад с работы бы сняли и в Соловки отправили. Вспомнили о Суворове, когда Гитлер пол-Европы отхватил. Удивительно, что и Эйзенштейн после лжи „Броненосца Потёмкина“ получил социальный заказ на „Александра Невского“. Воображаю, какую агитку состряпает…».
Так что Сталин обратился «к памяти великих предков» не тогда, «когда немцы стояли под Москвой и под Ленинградом», а за два, а то и за три года до начала войны.
Только после того как из высших эшелонов власти — политической, военной, чекистской — ему удалось вычистить всех идеологов мировой революции, всех воспитанников Троцкого, в том числе из генералитета и высшего офицерства, всех фанатиков-интернационалистов, страна смогла вспомнить Александра Невского, Ивана Сусанина, Александра Суворова… Отец Глазунова удивился этой перемене, но не понял её смысла. А сын до сих пор не понял и всё талдычит о том, что Сталин вспомнил о героях русской истории лишь в ноябре 1941 года.
Где корни этой ненависти? В происхождении? Может быть… Родня так или иначе была ущемлена в правах, особенно в первые послевоенные годы, кто-то сидел, кто-то был сослан. Роптали. Осуждали. Терпели.
Но время делало своё дело. В тридцатые годы отец художника, несмотря на то, что в гражданскую воевал с красными, получил серьёзную должность в наркомате пищевой промышленности, без защиты диссертации был удостоен учёной степени кандидата наук, читал лекции по истории и экономике России в институте имени Энгельса, был доцентом географического факультета Ленинградского университета.
Его старший брат Михаил после Военно-медицинской академии служил во время гражданской войны на стороне красных, а в 1941–1945 годах был патологоанатомом Советской армии. Даже в партии состоял и умер в звании академика медицины.
Так что дворянское происхождение Глазуновых в 30-е годы, которые хорошо помнит Илюша, уже не мешало им жить и работать.
Откуда в таком случае взялась его патологическая ненависть к Сталину и когда она сформировалась?
Сам Глазунов умеет и любит властвовать над людьми — тому я свидетель. Он знает, как подчинить их своей воле, обладает обаянием и почти мистической силой внушения. То есть он — человек авторитарного склада, умеющий во что бы то ни стало добиваться своих целей, человек, создавший, по словам Проханова, свою «империю». «Я люблю, — пишет Глазунов, — время Грозного царя Ивана. Оно требует глубокого изучения, а не идеологических ярлыков». Он преклоняется перед деспотом Петром Первым. И, по всей логике, должен понимать Сталина. Ан нет! И у меня есть некоторая догадка — почему…