Духовное, нравственное здоровье, спасительный консерватизм, наконец, связь с «тягой земной», почвенность — вот что привлекает автора в анализе англоязычной литературы. Маргарет Митчелл, Олдос Хаксли и, конечно, Уильям Фолкнер — таковы ориентиры, по которым П. Палиевский строит свои итоговые работы первой части книги «На Западе»: «Открытия Уильяма Фолкнера» (1965), «Америка Фолкнера» (1968), «Фолкнер и Камю» (1970), «Уильям Фолкнер» (1985), «Маргарет Митчелл и её книга» (1982), «Хаксли и Замятин» (1988).
И здесь автор в непримиримом противостоянии сталкивает реализм и авангард с непреклонной убеждённостью последнего: «Искусство можно делать, изготовлять из форм, которые станут добывать самые смелые, выдающиеся новаторы. Большие отряды энтузиастов и разгорячённых, обнадёженных бездарностей отправились тогда в разных странах Европы и США на поиски этих форм». Открывались специальные школы, появлялись наставники: американских литераторов наставляла Гертруда Стайн, англичан «и вообще международный авангард» — Т. С. Элиот и Эзра Паунд, французов — Андре Жид, у нас торжествовал ЛЕФ. «Идея синтетической литературы была слишком соблазнительной». И здесь первородному «дикому» таланту, как индейцу, впору было уходить в прерии.
«Фолкнер, — пишет П. Палиевский, — был таким диким талантом. Но он не отступил и не покорился, хотя много раз запутывался в сетях мастерства и прорывал их, уходя дальше. Ему довелось испробовать на себе почти все авангардистские новшества, — и в этом нет ничего удивительного, потому что он был самый настоящий провинциал, двинувшийся в столицу за правдой».
Это цитата из статьи «Открытия Уильяма Фолкнера». Надо сказать, что здесь, как и в других работах, П. Палиевский постоянно сопоставляет величины громадного диапазона: Фолкнер — Твен, Фолкнер — Шолохов, Фолкнер — Хемингуэй, Фолкнер — Камю. Намечается неожиданное родство Фолкнера с нашим национальным гением — Шолоховым, который силой своего реализма поднимал с самого дна жизни неподвластные другим народные характеры. То же и Фолкнер, чьи персонажи опровергали представление «интеллигентской» литературы, которая подобных типажей «героически» похоронила.
«Но Фолкнер, — говорит П. Палиевский, — как раз и доказывал, что чистота не погибла, что она имеет силу прорасти грязь, подчинить и обратить её в свой „состав“, что в этом и есть неукротимое существо жизни. Не идеальное, вдобавок, а реальное, совершающееся каждую минуту за соседним окном.
Он призвал для этого своего главного свидетеля — народный характер. Всё, что накопилось столетиями неписаных правил, народных убеждений, действует у него — или дремлет, как тяжесть, которая не отпускает действовать произвол, поворачивает его всё равно, шлепком, в центр, к главному направлению, и молчаливо учит. Эта безмолвная сила, неуклонно разворачивающая свой план, производит самое странное и в то же время очень реальное впечатление. В каждом характере, изображённом им, она доказывает — как было сказано об одной из своих героинь — „безразличие природы к колоссальным ошибкам людей“».
Я приношу свои извинения читателю за обширные цитаты, но ведь без них просто невозможно ощутить обаяние текста, сгущённость и прочность авторского слова. Всё это свойственно и другим работам П. Палиевского, в частности статье «Маргарет Митчелл и её книга» (1982).
В том же 1982 году П. Палиевскому удалось — с немалыми трудностями — пробить в издательстве «Художественная литература» роман Митчелл «Унесённые ветром». Два тома вышли мизерным по тогдашним меркам тиражом десять тысяч экземпляров. В предисловии П. Палиевский отмечал, что уникальность романа в типаже его центральной героини Скарлетт О’Хара, назвав её «покорительницей Америки».
«В американской литературе XX века, — пишет он, — нет более живого характера. Проблемы, неразрешённые комплексы, имена — это пожалуйста; но чтобы был человек, который перешагнул за обложку книги и пошёл по стране, заставляя трепетать за свою судьбу, — второго такого не отыскать. Тем более что захватывает она неизвестно чем; буквально по словам английской песни: „если ирландские глаза улыбаются, о, они крадут ваше сердце“. Ретт, её партнёр, выражался, может быть, ещё точнее: „то были глаза кошки во тьме“ — перед прыжком, можно было бы добавить, который она совершала всегда безошибочно».
Исторический фон романа — гражданская война, Север против Юга (на стороне последнего сражались два деда Митчелл), обретение страной свобод, со всеми вытекающими отсюда последствиями: «Передовые силы праздновали победу. Но, как выяснилось, дело свободы продвинулось недалеко. На поверженные пространства пришёл строй, о котором сказал поэт: „знаю, на место цепей крепостных люди придумали много иных“. Финансовая аристократия сменила земельную. В стране, лишённой опыта истории, противоречия прогресса сказались с особой остротой: хищничество, спекуляции и циничное ограбление труда расцвели, почти не ведая препятствий».