Главная беда современной России в том, что Церковь эту роль на себя не берёт, поскольку она больна всеми теми болезнями и обнаруживает те же слабости, что и всё постсоветское общество и его правящий слой. Удручает, что вместо откровенной оценки разрушительной политики нынешних властей им вручаются церковные награды, даже таким деятелям, как банкир-мошенник Смоленский или министр Швыдкой, который бравирует своим безбожием и ведёт «культурную революцию» против христианских норм нравственности. На всю страну показывают по телевидению, как первоиерарх едет на «мерседесе» с букетом цветов поздравлять с днём рождения главного разрушителя — Ельцина. Этим теряется авторитет Церкви в глазах народа и особенно его активной части — патриотической оппозиции.
В виде оправдания многие духовные лица утвердили целый ряд неких конформистских «истин», не вникая в их смысл. Например: «Церковь приветствует отделение Церкви от государства, потому что это даёт свободу Церкви». Но ведь это значит, что и силы зла получают большую свободу воздействия на бездуховное государство.
Или: «Церковь не имеет политических симпатий и предпочтений относительно какого-то общественного строя». Значит, и власть богоборческая, и власть самого антихриста столь же хороши для выполнения миссии Церкви, как и православная монархия?
Это горькое противоречие становится всё более очевидным многим патриотам внутри самой Церкви, о чём достаточно много пишут в православных изданиях. Между тем в «Основах социальной концепции РПЦ» — документе, принятом на юбилейном Архиерейском Соборе в августе 2000 года, наконец-то сказано:
«Если власть принуждает православных верующих к отступлению от Христа и Его Церкви, а также к греховным, душевредным деяниям, Церковь должна отказать государству в повиновении… Христианин призывается к подвигу исповедничества ради правды Божией. Он должен открыто выступать законным образом против безусловного нарушения обществом или государством установлений и заповедей Божиих, а если такое законное выступление невозможно или неэффективно, занимать позицию гражданского неповиновения»; и Церковь в таких случаях должна «обратиться к своим чадам с призывом к гражданскому неповиновению».
Мне кажется, это положение, хотя оно и не применяется на практике церковным руководством, даёт церковному народу легальную возможность активнее действовать в этом духе явочным порядком и более настойчиво ставить перед своим священноначалием вопрос об отношении к нынешней неправедной власти и о выполнении Церковью своей миссии духовного вождя. Таким вождем может стать даже один мужественный архиерей в опоре на здоровые силы церковного народа.
Ирина Медведева, Татьяна Шишова
ОКО, ГЛЯДЯЩЕЕ В ОКНО
Когда между верующими людьми заходит спор по поводу электронных документов и установления с их помощью тотального контроля над личностью, противники электронизации обычно слышат от своих оппонентов следующее: «Ну и пусть я буду для власти прозрачным, на здоровье! Я — человек честный, заработков своих копеечных не скрываю, так что пускай отслеживают. Мои перемещения и контакты тоже не могут заинтересовать органы безопасности. Какие у меня маршруты? Дом — работа, работа — дом. По выходным — церковь. Даже если камеру слежения прямо в церкви установят, мне эта камера, что, молиться помешает? И вообще, страх контроля — типичный признак маловерия. Тому, кто с Богом, скрывать нечего. А значит, нечего и бояться».
Короче говоря, не нарушаешь норм морали и права — тебе никакой электронный чип, никакой оруэлловский «телескрин» не страшен.
И вроде бы все правильно, все логично. Но как это часто бывает, житейская, с виду такая безукоризненная логика лишь в первом приближении выглядит непреложной. А чуть углубишься — становится даже странно, как можно было всерьез соглашаться с подобными утверждениями. Да и сам спорщик, немного охолонув и подумав трезво, скорее всего, удивился бы собственному легкомыслию.