Тридцать лет назад, в такую же пору, я плыл по Волге и Каме в Пермь — тогда ещё Молотов — на стареньком пароходике дореволюционной постройки — «Боярышне», переименованном в «Яков Свердлов». Ехал в первую творческую командировку от столичного журнала «Молодая гвардия». Я был тогда «начинающим молодым поэтом», пробующим силы в очерковом жанре. Главным для меня были стихи, я писал их постоянно. С охотой читал в любой компании, только бы слушали. За речную неспешливую дорогу от Москвы до Молотова написал с десяток стихотворений. Одно из них особенно нравилось. В нём была такая строка: «Но осень крадется на мягких лапах…». Та поездка свела меня на всю жизнь с Виктором Астафьевым. «Осень крадется» было первым стихотворением, которое я прочитал ему.
И вот спустя тридцать лет эту коротенькую фразу произносит Георгий Васильевич. В этом есть что-то удивительное…
1986 год для нашей Родины был годом надежд, в то же время весьма тяжким: в конце апреля «рванул» Чернобыль. Эту катастрофу «традиционно» власть попробовала утаить — не получилось. И великая беда стала началом политики так называемой «гласности», которая очень скоро превратилась в безудержную, злую и пустую говорильню сверху донизу. Но Горбачёву народ ещё верил и поддерживал его. Казалось, вот оно, пришло время возрождения России, наконец-то и русскому народу можно вздохнуть свободно, обретая потерянное за долгие годы гнета на всё сугубо национальное в литературе, музыке, живописи, создавая в искусстве свое традиционно мудрое, доброе и вечное. Мы верили в это и служили этому. Праздник Светлого Воскресенья Господня в нашем подмосковном городке Чехове отмечали впервые почти официально во дворце «Дружба». Организованное нами празднование названо было на афишах: «Праздник возрождения русских национальных обычаев». На открытое празднование Пасхи районное партийное руководство не решилось. Однако всем было ясно, что отмечается большим концертом Светлое Христово Воскресенье. Программа концерта была обширна и сугубо русская, в ней участвовали лучшие артисты московских театров, оперные солисты, популярнейший тогда фольклорный ансамбль Дмитрия Покровского, Ростовский казачий хор…
Весьма вместительный районный Дворец культуры был заполнен до отказа, подставные стулья занимали все проходы, двери в зрительный зал распахнуты, и в них стоят люди. Я перед началом праздничного действа обратился к землякам с коротким словом и поздравлением. Тогда слово писателя ещё ценилось, тем более земляка. В районе нас знали и, не побоюсь этого слова, любили. И не только в районе. Майе, в отклик на её статьи, приходили десятки самых добрых, самых искренних писем… Некоторые с таким адресом: «Московская область, г. Чехов. Ганиной». И доходили… Почти ежедневно кто-то появлялся у наших ворот, иногда с просьбой в чём-то помочь, но чаще просто пообщаться, посоветоваться, что-то рассказать о жизни либо поговорить «за жизнь».
После моего короткого выступления вышла на сцену Майя, поскольку из зала попросили, чтобы выступила и она. Встала посередине сцены на самом краю, помолчала и вдруг:
— Христос Воскресе! — сказала просто.
Зал замер. Такой тишины давненько не приходилось слышать. Проходили мгновения, тишина становилась еще более глубокой.
— Люди русские, что же вы?.. — спросила Майя.
И как откровение, как освобождение от чего-то — в один великий восклик:
— Воистину Воскресе!..
Об «официальном» праздновании Светлого Воскресенья мы рассказывали Георгию Васильевичу 11 мая, вечером после концерта. Тот концерт в Большом зале консерватории был объявлен как «Вокальный вечер Г. В. Свиридова. Исполнитель Евгений Нестеренко». Великий певец в тот вечер пел легко, могуче, с полной отдачей всех душевных сил. Щедро! Никому и в голову не могло придти, что спустя малое время народный артист СССР Евгений Нестеренко вынужден будет покинуть Родину за невостребованностью, жить и работать на чужбине.
Всё первое отделение Евгений Евгеньевич пел свиридовскую поэтическую классику на слова Хлебникова, Маяковского, Есенина, Корнилова, Прокофьева…
Зал откликался бурей восторга. И столь же щедро отдавал всего себя исполнитель, чуть ли не каждую вещь повторяя на «бис». Но слушателям этого было мало: зал постоянно требовал на сцену композитора. Георгий Васильевич выходил из-за кулис, по обыкновению собранный, строгий, но вдруг лицо его освещала добрейшая улыбка, он по-отцовски приобнимал певца, тепло жал руки, выводил на авансцену, отступал назад, откровенно любуясь им. В тот вечер Свиридов был необыкновенно молод. Не знаю, почему, но меня не оставляло ощущение: что-то должно произойти в этот вечер замечательное. И не у одного меня — весь зал ожидал «чудного мгновенья». И оно наступило!..