— Перед вами выбор из сказки! — весело сказал Пепеляев. — Направо пойдешь, налево пойдешь… Ладно, покажу вам закрома родины, и айда наверх.
— Какие закрома родины?
— А вот увидите. Пожалуйте сюда, — Альберт Иванович указал на левый вход.
Этот коридор был уже, чем предыдущий. Звонарев шел в затылок Пепеляеву, едва не касаясь плечами стен. Он впервые с некоторым страхом подумал о той каменной толще, что была у них над головами.
— А обвалы здесь не случаются? — спросил он.
— Случаются, — бодро ответил Альберт Иванович. — Некоторые ходы засыпаны. Думаю, это последствия ялтинского землетрясения 1927 года.
— А-а, — облегченно вздохнул Звонарев.
Пепеляев остановился.
— Теперь осторожнее, — предупредил он и сделал шаг в сторону, открывая Алексею обзор. — Под ногами у вас будут дырки.
Фонари осветили еще одну круглую площадку. Здесь, как и на предыдущей, тоже была в центре колонна — точнее, столб, торчащий, словно сталагмит, из земли и не достигающий верхнего свода. Приглядевшись, Алексей увидел, что у столба есть что-то вроде головы с плоским лицом и прямыми, грубо высеченными бровями, носом и ртом. Вокруг каменного болвана, как и сказал Альберт Иванович, чернели в каменном полу какие-то круглые люки.
— Что это? — спросил Звонарев, указывая на столб.
— Полагаю, это Фрейр, германский бог плодородия, богатства и деторождения. Вот этот рубец, идущий от пояса аж до земли, наверное, фаллос. Древние германцы верили, что прикосновение к нему удесятеряет мужскую силу. Здесь приносили жертвы. Видите, вокруг идола костей сколько валяется.
— Неужели… человеческие?
— Да нет, поросячьи преимущественно. По германским поверьям, положено оленя или вепря, но в подземелье с ними, как сами понимаете, трудновато. Как вы думаете, что это за дыры?
— Люки в другие пещеры?
— Не в пещеры, а в каменные цистерны для хранения воды и сыпучего провианта. В верхний люк зерно засыпали и закрывали деревянной крышкой. А забирали из нижнего люка, куда ведут вот эти ступени. Не желаете спуститься? Там, внизу, кстати, вы сможете увидеть подземную реку, из которой пополняли запасы воды. Летом она обычно пересыхает. Винтовая лестница очень узкая, поэтому идите один. Не спешите: ступени скользкие, стертые.
Цепляясь за влажные стены и нащупывая подрагивающими ногами ступени, Алексей пошел вниз по спиральной лестнице. На лоб ему упала крупная капля; он вздрогнул, быстро смахнул ее и чуть не выронил фонарь. Где-то совсем рядом, как и обещал Альберт Иванович, слышался шум воды; с каждым шагом он усиливался.
Наконец фонарь осветил дно каменной ямы, квадратный колодец в углу, откуда и шумела вода, и полукруглую нишу в стене напротив лестницы, которая, видимо, служила нижним люком для выемки зерна. Звонарев опустился на колени, посветил в колодец. Внизу, на глубине примерно трех метров, ревел в каменном русле поток, никогда не знавший дневного света. Он и сам был темен как ночь. Алексей его видел только потому, что слепой электрический луч ломался на грани в стремительных струях. Человек, склонившийся над колодцем, обычно испытывает дурацкое желание крикнуть в него что-нибудь, но Звонарев с каким-то почтительным страхом поднялся с колен, бормоча:
— Действительно: “Река времен в своем стремленьи…”.
Он заглянул, еще без особого интереса, в полую каменную цистерну и поднялся обратно, в капище фаллического бога Фрейра. Пепеляева здесь почему-то не было.
— Альберт Иваныч! — позвал Алексей.
— …берт-берт!… ыч-ыч!… — отозвались шершавые своды.
— Альберт Иваныч!
Снова эхо, потом молчание.
— Альберт Иваныч, что за шутки?
— …утки-утки! — дразнилось подземелье, а Пепеляев не отвечал.
“Что с ним случилось?” — еще не успев испугаться, подумал Звонарев. Он постоял немного в нерешительности, а потом вернулся узким коридором в зал с древовидной колонной, где сходились четыре пути.
Альберта Ивановича здесь тоже не было.
— Товарищ Пепеляев!
— …ищ-ищ!… яев-ев!…
Алексею хотелось бы крикнуть громче, но он стыдился выказать панику. Мало ли по какой причине его проводник исчез. Может, ему потребовалось облегчиться и он из щепетильности исследователя делает это только в специальном месте. “А правильно ли я поступил, что ушел из капища? — засомневался Звонарев. — Ведь в таких случаях принято оставаться на месте. Пепеляев вернется, а меня нет. Но ведь он не мог уйти далеко, я был внизу недолго! Ага, — догадался он, — вот что мне нужно сделать. — Алексей подошел к одному из выходов и выключил фонарь. Он надеялся увидеть хоть какой-нибудь отсвет пепеляевского фонаря. — Так, темно, как в ж… Значит, его здесь нет. Пойдем к другому выходу. Тоже темно. Дальше… Темно. Теперь сюда. Ни фига… А здесь? Ничего… Стой! Ты сколько выходов проверил? Пять? Четыре? — Звонарев включил фонарь и стал считать: — Раз… два… три… четыре… Подожди! Их же всего четыре, а из четвертого ты вышел. А откуда я вышел? Отсюда или оттуда? Кажется, оттуда. Да, похоже, ход такой же узкий. Ну-ка, проверим… — Звонарев пошел по коридору, похожему на тот, что вел в “закрома родины”. — Так, так, похоже… Сейчас должно быть капище…”.
Он прошел путь, вдвое больший, чем в прошлый раз, но капища все не было. Зато он наткнулся на выбитую в стене стрелку, которой давеча, когда шел с Пепеляевым, не видел. “Это не тот выход!”.
— Альберт Иванович! — уже не стесняясь, что есть силы закричал Алексей.
На этот раз не было даже эха.
Почти бегом Звонарев вернулся в зал с колонной. “Надо найти первый, широкий туннель, — лихорадочно думал он, — и, не мудря, возвращаться по нему в музей. Там нет ничего особо сложного: нужно идти, никуда не сворачивая, до угловой каменной кладки, а там — в канализацию”. Но коридоры, в которые он совался, бегая вокруг колонны и один раз ударившись о нее головой, словно заколдовали: все они были такими же узкими, как тот, что вел к капищу Фрейра, и тот, что был помечен стрелкой. Он исследовал входы в туннели другой раз, третий — и все с тем же результатом. Выбрав, наконец, самый широкий ход из четырех, Алексей пошел по нему и оказался… в “закромах родины”.
— Это ты меня водишь за нос, дьявол! — в бешенстве погрозил он плосколицему идолу. Оставаться наедине с любителем поросят ему не хотелось, и он вернулся на перекресток.
“Может, мне показалось, что первый туннель был широким? — засомневался здесь Звонарев. — Да нет, мы шли по нему с Пепеляевым плечом к плечу. Во всяком случае надо проверить оставшиеся два туннеля”. Но тут он заметил, что фонарь уже почти ничего не освещает. Он повернул его лампочкой к себе. Нить накаливания дрожала, отливала красным. Батареи были на исходе.
Звонарев выключил фонарь и сел, прислонившись к столбу. “Ему жизни — на пять минут. Есть еще зажигалка, тоже недолго продержится”. При мысли о зажигалке он вспомнил о сигаретах, достал их, с наслаждением закурил. Должно быть, бездумно отметил он, затягиваясь, табачный дым загрязняет эти древние своды впервые: Пепеляев ведь здесь не курил. “Но где же этот долбанный Пепеляев?!”.
И тут страшная догадка пришла в голову Алексею: “А что если Пепеляев из компании Немировского и Кубанского? И он специально завел меня сюда, чтобы развести с Черепановым?” Звонарев даже зажмурился в темноте и застонал, настолько это было похоже на правду. По его вине срывалось уже почти раскрученное дело. Зачем он пошел сюда и потащил Сергея Петровича? Никто ему на самом деле не звонил! Вызвали к телефону, дали в темном фойе по башке, отвезли куда-нибудь и бросили, как меня в канаве. Если не хуже. Какой же ты идиот!”.
Однако ж надо было отсюда как-то выбираться. Алексей чиркнул зажигалкой и, прикрывая огонек ладонью, медленно пошел по одному из двух неисследованных коридоров. Пламя было маленькое, а тень отбрасывало на своды огромную, уродливую. Вскоре он убедился, что и этот туннель не тот, по которому они пришли сюда с Пепеляевым. Впереди был поворот. Звонарев хотел уже идти обратно, как послышался шелестящий шорох и острая тень, похожая на крыло, мелькнула из-за угла. Пепеляев?