Характерно, что в судьбе России либеральная модель выявилась так отчётливо цинично и даже карикатурно, что привела к тяжелейшей национальной катастрофе, трагические последствия которой пожинает не только наша страна, но и весь мир. Человечество оказалось на пороге системного кризиса, за которым всё отчетливее проступают признаки глобального “либерального фашизма”. Последнее становится очевидным для сотен тысяч людей на Земле, где всё отчетливее слышны трезвые голоса о необходимости новой, альтернативной европейской, парадигме развития человечества.
Мировая история не единожды свидетельствовала о том, что когда Россия оформлялась как сильная и влиятельная держава, ситуация стабилизировалась в глобальном масштабе. Миру нужны сильная Россия и наличие “русского пути”, на котором только и может проявиться та классическая “всемирная отзывчивость” русских с их видением Правды и Добра, которые одна лишь Россия, если она устоит в Боге и в себе, может принести в современный тревожный мир.
Владимир ДЕСЯТНИКОВ “…ЖИВУ И БОРЮСЬ НЕ НАПРАСНО”
Свою профессиональную работу в качестве искусствоведа я исчисляю с марта 1963 года — времени организации записи знаменитых ростовских звонов. К тому времени я работал старшим инспектором Министерства культуры СССР, что давало возможность широко знакомиться с культурным наследием России.
Колокольный звон — яркая страница русской культуры. С глубокой древности он сопутствовал жизни народа, созывал на битву, оповещал о пожаре, мерно и торжественно провожал людей в последний путь. Кого только из русских композиторов не привлекало богатство церковных звонов — Глинку, Мусоргского, Чайковского. Своими звонами славились Новгород, Псков, Суздаль, но такого хорошо настроенного “оркестра”, как на звоннице Успенского собора в Ростове Великом, нигде не было.
Ростовские колокола — уникальные образцы литейного искусства. Самый большой колокол — “Сысой” — весит две тысячи пудов. Звон его слышен за восемнадцать километров. Славятся своими мелодичными голосами наряду с “Сысоем” “Лебедь”, “Баран”, “Полиелейный”. Мастера-звонари передавали по наследству древнее искусство управления колоколами. Каждый такой умелец обладал музыкальным слухом, был талантливым импровизатором. Об этом с восхищением свидетельствовал В. В. Стасов.
Мелодия каждого из ростовских звонов — Ионинского, Акимовского, Егорьевского, Будничного — отличается друг от друга и зависит от числа колоколов, участвующих в действе. В Акимовском звоне, например, участвуют тринадцать колоколов, которыми управляют пять звонарей, а Будничный звон шестью колоколами может производить и один человек. Шаляпин и Горький специально приезжали в Ростов Великий слушать звоны. И Гектор Берлиоз, слушая их, восхищался. Говорят, что Бетховен написал свою “Апассионату” на основе Егорьевского звона ростовских колоколов. Нотную запись великому композитору прислал его поклонник — австрийский посол в России.
Когда я пришел с предложением о записи ростовских звонов к директору Всесоюзной студии грамзаписи “Мелодия”, он без обиняков заявил:
— Я не собираюсь по вашей милости класть партийный билет на стол.
Примерно такой же ответ я получил в других организациях, имевших технические возможности стереофонической записи. Помог случай. На киностудии имени М. Горького требовался звуковой материал для исторического фильма. Звукооператор А. Матвиенко получил разрешение и готов был выехать вместе со мной в Ростов. Перед отъездом я на всякий случай позвонил в Ростовский горком партии.
— Разрешение мы даем, — ответили из Ростова, — но всего на три-четыре часа.
Рано утром мы выехали, а ровно в полдень в Ростове ударили колокола, которые молчали десятилетия. Запись прошла удачно, если не считать небольшой помехи. Встревоженные воробьи и голуби, жившие на колокольне, подняли страшный гвалт, и от них так до конца и не удалось избавиться.
Звоны были записаны, но кто будет выпускать пластинку? Секретарь парткома Министерства культуры СССР, где я работал, Б. В. Покаржевский, пригласил меня к себе и “отечески” наставил:
— Мне сказали, что ты “Ростовские звоны” студии грамзаписи усиленно навязываешь. А ведь музыка-то церковная…
Все застопорилось — “опиум для народа”. Опять же выручил случай.
В Москву приехал американский импресарио N 1 Соломон Юрок. Он ставил свои условия, на которых хотел организовать гастроли нашего балета. Жесткие условия Юрока Большой театр не устраивали, и обе стороны начали маневрировать. Юрок пришел в министерство, но E. А. Фурцева была занята и не торопилась принимать настойчивого импресарио. Соломон сидел в приемной и скучал. Я попросил помощника министра Н. С. Калинина “развлечь” бывшего россиянина и “прокрутить” для него “Ростовские звоны”. Интересно было, как он на это отреагирует. Проходит минута, вторая… Дверь открывается, входит Е. А. Фурцева и с изумлением обращается к Юроку:
— Что с вами?
Соломон Юрок плакал. Прослушав запись до конца, он попросил Фурцеву продать ему лицензию на пластинку “Ростовские звоны”. И все решилось. Пластинку у нас стали печатать с аннотацией на русском и других языках.
Руководители студии грамзаписи, несколько изменив мой текст на конверте пластинки, поставили другую фамилию. Я решил подать на них в суд, но, слава Богу, урезонился древней индийской мудростью “Бхагавад-гиты”: “Лишь на деяние имеешь ты право и никогда — на его плоды; да не будут плоды твоего деяния побуждением к нему; да не будет у тебя оправдания бездеятельности”. Тягаться со студией звукозаписи я не стал, и правильно сделал — себе дороже.
По моему разумению, кроме любимой работы человек обязательно должен быть причастен к какому-то большому общественному делу. Таким делом для меня, теперь уже ясно, “до скончания живота” является охрана и пропаганда культурно-исторического наследия России. Именно на этом общественном поприще судьба счастливо свела меня со многими видными патриотами — учеными, писателями, художниками, реставраторами-подвижниками. Первым в этом ряду по праву должен быть назван П. Д. Барановский. Он был выдающимся ученым, последователем всемирно известного византиниста академика Н. П. Кондакова, и вся жизнь его была отдана любимому делу — изучению и реставрации памятников нашей национальной архитектуры.
Считается, и не без оснований, что выдающиеся русские люди лучше всего произрастают именно на родной почве. Такое п о ч в е н н и ч е с т в о можно усмотреть и в судьбе П. Д. Барановского. Петр Дмитриевич вспоминал, как родители в первый раз привезли его, еще подростка, на богомолье в дорогобужский Болдинский монастырь. Впечатление от увиденной рукотворной красоты — величественного собора, стройной столпообразной колокольни, белых стен и башен — было столь сильным, что оно бесповоротно определило жизненную стезю крестьянского сына.
После гимназии Барановский с золотой медалью окончил Московское строительно-техническое училище и в 1912 году, уже как специалист, приступил к изучению ансамбля Болдинского монастыря. В 1919 году, спасая памятник архитектуры от новоявленных ниспровергателей старины, Петр Дмитриевич организовал в упраздненном монастыре историко-художест-венный музей.
Приехав в Болдинский монастырь после Великой Отечественной войны, Барановский увидел горы щебня. Началась упорная борьба за то, чтобы не в меру ретивые хозяйственники не разобрали на кирпич руины взорванного фашистами Троицкого собора, колокольни и трапезной. Петр Дмитриевич составил проект консервации строений монастыря, а потом приступил к реставрации святой обители, продолжавшейся до самой его кончины.
Барановский был не просто реставратором, а широко образованным историком культуры. Научные интересы Петра Дмитриевича были обширны, но более всего интересовало его время становления русской школы архитектуры, когда она освободилась от византийского влияния. Спросите у любого знающего искусствоведа, и он подтвердит, что восстановление П. Д. Барановским черниговской церкви Параскевы Пятницы, современницы “Слова о полку Игореве” (XII век), является признанным во всем мире эталоном реставрации.