…“Велико незнание России посреди России”, — говорил Н. В. Гоголь и советовал при этом “проездиться по России”. Известно, что Гоголь строил планы объехать все русские монастыри, и не только потому, что человек он был богомольный. Целью задуманного им путешествия было написать географическое сочинение о России, “чтобы была слышна связь человека с той почвой, на которой он родился”.
В меру сил и я стремился “услышать” эту связь. Больше всего люблю небольшие древние города Центральной России — Звенигород, Верею, Можайск, Переславль-Залесский, Ростов Великий. Недаром же в старину говорили: “У нас, что ни город, то норов”. И впрямь: все эти города со своим “норовом”. Все они недалеко от Москвы — час-два на электричке, а потом попутной машиной. Приедешь — всё вроде бы знакомо, но всякий раз находишь неожиданные сюжеты. Но главное — встречи с людьми…
В Переславле-Залесском, помню, местный краевед и коллекционер С. И. Чертаков показывал мне свое богатство, собранное на местной базе вторсырья. Чего только не было в собрании Сергея Ивановича: монеты XV-XIX веков, медные иконки, древние литые чернильницы, оловянная посуда петровских времен, самовары, поддужные колокольчики из села Пурих и с Валдая…
— А старинные книги у вас есть? — поинтересовался я.
— Книги не собираю, — ответил старый рабочий, — иначе бы весь дом завалил.
Мы пошли с Чертаковым на базу вторсырья. Там готовили к отправке макулатуру. Я попросил разрешения посмотреть, нет ли чего интересного. Боже мой, что я увидел! В упакованных тюках оказались разрозненные тома “Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона”, житийная литература, консисторские бумаги, церковные книги с записями о рождении и крещении — и все это было немилосердно разорвано: целые книги областная база считала “некондиционными”. Полагалось переплеты отделить и упаковать отдельно. Я бросился было звонить в музей, но напрасно. База вторсырья музею не подчинена, у нее свой план и свое начальство. Этот день для переславльской базы был “удачен”: из старинной церкви в селе Купань вывезли полтонны макулатуры. То, что там могли быть уникальные издания, ценные исторические документы, стоимость которых намного превышала бы несколько пятилетних планов районной базы вторсырья, этого никто и в голове не держал. Ведь сдали же в Тутаеве уникальные литые чугунные полы из церкви XVIII века как рядовой металлолом. Вторых таких полов — чуда литейного искусства — во всей России не было. В газете похвалили за инициативу по сбору металлолома, присудили первое место в области и вручили переходящий вымпел. А потом приехала комиссия из Москвы. Осечка вышла в Тутаеве, скандал на всю страну.
“Подвиги” контор вторсырья у нас редко проникают в печать, а ведь можно было бы составить целую книгу. В селе Уборы под Москвой, в храме, построенном гениальным зодчим XVII века Яковом Бухвостовым, был редкостной красоты резной иконостас, покрытый сусальным золотом. Вопрос, как “умно” оприходовать золото, многим не давал покоя. “Решение” все-таки было найдено: приехала бригада “умельцев”, иконостас облили керосином и сожгли прямо в храме, а золу собрали в мешки и увезли промывать. Сколько золотников потянуло, сказать трудно…
Да и позднее на базах вторсырья ничего не изменилось. Ценные реликвии потоком шли в утиль. Я написал об этом в газету “Советская Россия”. Заметка “Хранить реликвии” была опубликована, но, к сожалению, не возымела никакого действия. Это я проверил на базах вторсырья Серпухова и Можайска. Заметками и циркулярами Министерства культуры положение не исправишь. Дело зашло слишком далеко. Несколько поколений было воспитано у нас в полном небрежении к своему родному, кровному. Остановить лавину нигилизма теперь не так-то просто.
Треть века тому назад, объездив около сотни провинциальных музеев, я собрал уникальный иконографический материал и написал книгу “Древнерусский исторический портрет (Парсуна)”. Куда только я не предлагал ее, и все понапрасну. Говорили: мол, социальный состав портретируемых не тот. Одни святые, князья, бояре, а где же крестьяне, ремесленники? Ах, как пригодились бы такие книги для воспитания патриотизма! Сталин в начале Великой Отечественной войны не случайно ведь помянул с самой высокой трибуны Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьму Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова. Вот когда наша родословная до самого тридцатого колена понадобилась. Вопрос стоял о жизни и смерти. А разве сейчас он стоит по-другому?…
Сергей Семанов Клио — муза истории
Памяти Вадима Кожинова
Муза Клио — покровительница изучающих историю, ее имя переводится весьма многозначительно — “дарующая славу”. Истинно так! Тот, кто не попал на скрижали истории, тот в человеческой памяти не останется (заметим, как в доброй, так и дурной).
Клио сделалась покровительницей историографии не случайно, а, так сказать, по наследству. Ее мать Мнемозина была богиней памяти. Очень символично! Правда, в новейшие времена Клио выпала из неблагодарной людской памяти, как и большинство ее сестер. Кто ныне слышал про Уранию, покровительницу астрономии, или Полигимнию, опекавшую высокую поэзию, которой теперь и в помине нет? А с музой Клио произошли у нас особенные неприятности…
Марксистское учение оказало огромное влияние на последние полтора века человеческой истории. Не станем походя давать этому крупному явлению свою оценку. Дело тут серьезное, а пустяковые глумления на этот счет скороспелых знатоков (особенно из бывших доцентов марксизма-ленинизма) не стоят серьезного внимания.
Марксизм принципиально отрицал всякую мистику в человеческой истории. Сложность исторического развития уступила место железной схеме — последовательной смене “социально-экономических формаций”, когда одно событие вытекает из другого, причём от низшего к высшему, и так оно шло якобы от ветхозаветного Адама. Ясно, что это удобная, но в высшей степени упрощенная схема. Ясно, что поэзии, то есть спутнице Аполлона, тут места никак не находилось.
Разумеется, это прежде всего коснулось новейшей истории нашей страны. Партийные историки-ортодоксы, сами того не ведая, исходили из знаменитого высказывания калифа Омара: “Книги, содержащие то же, что и Коран — лишние, книги, содержащие иное — вредны”. Очень логично. Так исчезли из русской истории XIX и XX столетий живая мысль и любые споры по мало-мальски серьезным вопросам. Разумеется, иные авторы хитрили и, прикрываясь соответствующими цитатами, высказывали даже нечто противоположное, но это общей картины не меняло.
В итоге на много десятилетий исчезли из нашей историографии широкие, обобщающие труды. Как бы в насмешку над истинным состоянием научных дел в 60-70-х годах выходили толстенные тома “Истории СССР с древнейших времен до наших дней”. Так и обозначило этот поистине сизифов труд ведомство товарища Суслова. С “древнейших времен” не станем судить уж очень строго, но “наши дни” были представлены удручающе убого.
Добросовестные историки спасались изложением фактического материала, осторожно обходя всякого рода выводы и заключения. Печальных примеров тому несть числа, когда толковые исследователи сознательно сужали поле своего исторического обозрения. В 1982 году вышла обстоятельная монография “Историография истории СССР. Эпоха социализма”. Редактором был Исаак Минц, комиссар времен гражданской войны, потом “красный профессор” и верховный руководитель советской историографии в Академии наук. Присутствие его сказалось: среди упомянутых в книге многих сотен имен, вплоть до весьма скромных ученых, не упомянуты Аполлон Кузьмин, Владислав Кардашов, Анатолий Смирнов, Лев Гумилёв, Нестеров, автор этих заметок и еще некоторые историки-патриоты, хотя их книги уже тогда были широко известны.
Обратим внимание тут на другое. Удручающе поражают названия бесчисленных книг и сборников: необычайная узость хронологических и тематических рамок, которыми ограничили себя исследователи. Один лишь маленький пример: “Советы рабочих и солдатских депутатов накануне Октября”, “Петроградский Совет рабочих депутатов в период мирного развития революции”, “Петроградский Совет рабочих депутатов в марте-апреле 1917 г.” Мы опустили имена авторов, но все трое были очень хорошими русскими историками. Увы, они нарочито прятали свой талант в узкие щели историографии, чтобы уйти от замшелого “марксизма-ленинизма”.