На мой взгляд, надо преодолеть узость подхода, сводящего всю жизнь общества к динамике социальных групп, и исследовать, что происходит со всей системой связей, объединяющих людей в общности, а их — в общество. Тогда мы сразу вспомним, что гораздо более фундаментальными, нежели классовые отношения, являются связи, соединяющие людей в народ. Связи эти поддаются целенаправленному воздействию, и технологии такого воздействия совершенствуются. Значит, народ можно “разобрать”, демонтировать — так же, как на наших глазах демонтируется рабочий класс или научно-техническая интеллигенция РФ. И если какая-то влиятельная сила производит демонтаж народа нашей страны, то теряет силу и ее государ-ственность — впасть остается без народа. При этом ни образованный слой, мыслящий в понятиях классового подхода, ни политические партии, “нарезанные” по принципу социальных интересов, этого даже не замечают.
Сейчас кажется даже странным, что в “правящем слое” — от Горбачева до Путина — вообще не встал вопрос: над кем он властвует? Странно это потому, что те, кто шел к реальной власти уже в конце 80-х годов, а теперь готовится к второму раунду битвы за свою власть уже в форме “оранжевых” революций, эту проблему довольно ясно представляли себе уже при Горбачеве. Сейчас это видно по многим вскользь сделанным замечаниям в текстах тех лет. Тогда антисоветская элита видела в этих замечаниях лишь поддержку в своем проекте разрушения советского государства, а “просоветская” часть общества этими замечаниями возмущалась как абсурдными и аморальными. На деле речь шла о создании идеологической базы уже для “оранжевых” революций.
Суть проблемы сводилась к тому, что же такое демос, который теперь и должен получить всю власть. Ведь демократия - это власть демоса! Да, по-русски “демос” означает народ. А правильно ли нам перевели это слово, не скрыли ли от нас какую-то важную деталь? Скрыли и даже ввели в заблуждение! Само слово народ имеет совершенно разный смысл в традиционном и в гражданском западном обществах.
В царской и советской России существовало устойчивое понятие народа. Оно вытекало из священных понятий Родина-мать и Отечество. Народ — надличностная и “вечная” общность всех тех, что считал себя детьми Родины-матери и Отца-государства (власть персонифицировалась в лице “царя-батюшки” или другого “отца народа”, в том числе коллективного “царя” — Советов). Как в христианстве “все, водимые Духом Божиим, суть сыны Божии” (и к тому же “Мы — дети Божии… а если дети, то и наследники”), так и на земле все, “водимые духом Отечества”, суть его дети и наследники. Все они и есть народ — суверен и источник власти. Небольшая кучка отщепенцев, отвергающих “дух Отечества”, из народа выпадает, а те, кто отвергает этот дух активно, становятся “врагами народа”. Дело власти — за ними следить, их увещевать, а то и наказывать.
Таков был русский миф о народе, многое взявший из Православия и из космологии крестьянской общины. Мы никогда не соотносили его с иными представлениями. А ведь даже на ближнем от нас феодальном Западе государственность строилась на совсем других толкованиях. Например, в Польше и Венгрии вплоть до XIX века сохранялась аристократическая концепция нации. Так, “венгерскую нацию” составляли все благородные жители Венгрии, даже те, кто венграми не были и по-венгерски не говорили, но из нации исключались все крепостные и даже свободные крестьяне, говорившие на диалектах венгерского языка. Представления венгров о своем народе быстро изменялись в ходе сдвига, всего за столетие с небольшим, от аристократического к пролетарскому национализму*.
Аристократическое понимание народа было кардинально отвергнуто в ходе великих буржуазных революций, из которых и вышло гражданское общество. Было сказано, что приверженцы Старого порядка — всего лишь подданные государства (“монарха”). Народом, демосом, становятся лишь те, кто стали гражданами и совершили революцию, обезглавив монарха. Именно этот новый народ и получает власть, а также становится наследником собственности. И этот народ должен вести непрерывную войну против всех тех, кто не вошел в его состав.