Здесь нет естественных положений, обычных слов, привычных мыслей.
Ни одного ровного места нет в этой сцене.
Разве только следы ног, наполненные кровью.
Сцена идет к концу. Властитель Британии в последний раз созывает королевский суд. Не случайно эпизод заканчивается судом. Он посвящен теме несправедливости, и образ суда - естественное завершение.
Лир будет судить своих дочерей. Он будет судить несправедливость. Король назначает судьями шута и сумасшедшего. Несправедливость будут судить дурак и безумец. Ночью в шалаше для свиней заседает королевский трибунал. Сумасшедший произносит обвинительную речь, глупец ведет допрос, юродивый назначен судебным экспертом.
Особенной силы достигают в этой сцене мучения действующих лиц. Теряющий рассудок Лир, изнемогающий от необходимости притворяться Эдгар, замученный усталостью шут - все они подходят к пределу своих жизненных сил. В сумасшедшем судилище слова теряют значение, мысли рассыпаются, дурацкие песенки сменяются причитаниями, выкрики - воем. Но как бы ни был причудлив противоестественный бред, вместе с ним сквозь дикое сочетание слов слышен один и тот же пронизывающий все звук - стон боли и отчаяния.
Звон бубенчиков на дурацком колпаке сливается с тяжелыми ударами похоронного колокола. Все идет к гибели. Слепых ведут безумцы.
Если общественному устройству, губящему лучшие свойства человека, суждено длительное существование, пусть лучше вихрь сплющит в лепешку земной шар, а море встанет дыбом и волны погасят звезды. Буря оборачивается все новыми значениями. Она становится эпитетом всей трагедии. Сложность определения связей, заключенных в этом образе, в том, что предметы и поэтические характеристики находятся в непрерывном развитии и резком изменении. Энергия движения стиха такова, что реальное, описанное с прозаической отчетливостью, через несколько строк становится мифологической гиперболой. Предмет и сравнение нередко не сопоставляются, а проникают друг в друга, меняют свои места.
Буря - то изображение состояния природы, то космический взлет апокалипсических видений, то отражение душевных переживаний героя. Она - и его собеседник, и его сознание. Она - и хаос человеческой души, и хаос окружающих его общественных отношений.
КАМЕННЫЕ СЕРДЦА
Гонерилья, Регана, Эдмунд, герцог Корнуэльскнй лишены человечности. У них нет сердца.
В биографиях Плутарха описано, как Цезарь, совершая жертвоприношение, вдруг с ужасом обнаружил, что у жертвенного животного не оказалось сердца. Плутарх пишет: "Это было страшным предзнаменованием, так как ни одного животного без сердца не существует в природе".
Враждебный Шекспиру мир выражен поэтическим образом каменных сердец. У старших дочерей Лира сердце "тверже, чем камень стен, окружающих замок". Их души вытесаны из камня. Самый страшный вид неблагодарности назван: "Неблагодарность с сердцем из кремня".
Как всегда у Шекспира, образ становится материальным, его можно взвесить, измерить, потрогать руками. Лир требует, чтобы медики вскрыли труп Реганы: "Исследуйте, что у нее в области сердца, почему оно каменное". Каменными сердцами обладали Шейлок и Ричард. Об их души можно было точить ножи.
Когда Отелло убедился в неверности Дездемоны, у него окаменело сердце. Он говорит, что, когда он ударяет себя рукой в грудь, руке больно.
"Король Лир" кончается криком, обращенным ко всем людям: "Вы из камня!"
Только те, у кого нет сердца, могли допустить смерть Корделии, а теперь способны бесстрастно смотреть на ее труп.
Люди, превратившие большинство человечества в двуногих животных, даже не люди, они подделки под людей, и если анатом вскроет грудь такого поддельного человека, он найдет в ней холодный камень. У них лишь обманчивая человеческая внешность, на самом деле они звери. Шекспир уподобляет их хищникам, охотящимся за людьми. Они прячутся, высматривая добычу, выжидают минуту, чтобы прыгнуть на жертву, вгрызться клыками в горло, рвать когтями грудь, лакать кровь, жрать человечину.
Метафоры диких зверей часто появляются в "Короле Лире". Сквозь злобные лица просвечивают оскаленные кабаньи морды, окровавленные пасти медведей и волков. И вслед за зверьем ползут какие-то неправдоподобные страшилища, вурдалаки и оборотни, неведомые чудища морей и океанов, не то звери, не то дьяволы - уродливые порождения страха и отчаяния, зловещие знамения хаоса, вызов разуму и человечности.
Поэзия с трагической силой показывает, как строй общественного безумия тащит человечество назад, к дикости и ужасу первобытного существования. Каменные сердца хотят уничтожить труд веков, повернуть все вспять: от высшего к низшему, назад - в мутный хаос праистории.
Множество разновидностей хищников выведено в трагедии. Среди них и сохранившие свой старинный нрав, И те, кто уже обрел новую повадку.
Гонерилья, Эдмунд, Регана, - результат сложного скрещения пород. Они полны запала эпохи первоначального накопления; беспокойство переполняет их души, они задыхаются от жажды деятельности, страсть к приобретательству доводит их до безумия. Им не знакомы моральные нормы, и они не исповедуют какой-либо религии. Все это свойства новой эпохи, но цели, которые преследуют эти люди, в большинстве случаев старые.
Они уничтожают свой век изнутри. Они проказа, порок времени, гниение тела века. В них бушует жар болезни, неутолимая жажда отравленного организма мучает их.
Лучше опасаться
Без меры, чем без меры доверять,
- говорит Гонерилья мужу, не понимающему причины жестокости ее обращения с отцом.
Без меры опасался Макбет. Он убивал, чтобы устранить соперников, потом, чтобы уничтожить свидетелей, но каждое убийство становилось не только шагом к власти, а и приближением к гибели. Преступление, совершенное для избавления от страха, вызывало ужас:
Кто ищет безопасности в крови,
Найдет кровавую лишь безопасность.
Гонерилья - отравительница. Ее оружие яд. Наблюдая за корчами отравленной Реганы, она шепчет:
Я разбираюсь в ядах хорошо.
Очевидно, возможность это утверждать дают ей не только убийство сестры, но еще и другие, подобные же удачи. В большинстве ее проявлений судорожность. В ней есть нечто схожее с исступленной выразительностью пламенеющей готики. В картинах такого стиля странно сочетались искаженные, будто в припадке, фигуры людей с вывернутыми, вопреки анатомии, ногами и руками и изображение всего относящегося к пыткам и казням - эта часть выполнялась с ужасающей натуралистичностью.
Герцог Альбанский называет свою жену золотой змеей.
Вероятно, в ее внешности можно увидеть варварскую роскошь эпохи, превращавшей женщину в причудливого идола, обернутого тяжелым бархатом и драгоценной парчой. Ее образ связывается с одной из аллегорий. Кент возмущается, что Освальд служит ей - кукле по имени Тщеславие. Так назывался один из персонажей моралите, и то, что Гонерилья сравнивается с фигурой, олицетворяющей именно этот порок, дает представление о старшей дочери Лира.
Сестры не похожи друг на друга. Гонерилья стремительна, не всегда владеет собой. Регана замкнута, молчалива.
Каждая из них имеет свиту - свое созвездие.
Подле Гонерильи - Освальд. Это важная фигура. Дворецкий герцогини Альбашг как бы промежуточная ступень между .людьми и животными, тонкая грань, отделяющая человека от гримасничающей обезьянки, мерзко пародирующей человеческие ухватки.
Это подобие человека вызывает особую ярость Кента - одного из подлинных людей. Интересны ругательства, которыми награждает его Кент:
- Холоп и хозяйский угодник... с душонкой доносчика, с помадой и зеркальцем в сундучке... Гнусный льстец, который готов на любую пакость, чтобы отличиться... подхалим, папильотка из парикмахерской...