Сама смена поэтических картин (свет после тьмы и т. д.) выявляет суть плана: пустить в обиход, дать возможность расцветить новыми подробностями легенду о "дрянной шайке", чтобы в нужный момент, предав товарищей "по праздным затеям", предстать перед страной государственным мужем, отказавшимся от всего личного во имя закона и долга.
Популярность притчей о раскаявшихся грешниках - доказательство удачности замысла.
Когда же наступит нужный момент для превращения?
Ответ на это дается дважды. Став королем, Галь вспоминает дни юности.
Мои пороки спят в гробу с отцом,
Во мне же ожил дух его суровый;
Чтоб я над ожиданьями людей,
Над ложным мненьем света посмеялся
И пристыдил пророков, осудивших меня
За внешность.
Об этом же говорит архиепископ в начале "Генриха V"
Не подавал
Он в юности таких надежд. Едва же
Отец его скончался, вместе с ним
Как будто умерло беспутство сына;
Рассудок светлый вмиг к нему явился...
Перерождение должно произойти, как только старый король окажется в гробу. Умрет Генрих IV, и ореол засияет вокруг имени нового короля. Изготовлению нимба поможет для начала изгнание Фальстафа. Толстяк - вовсе не злой гений, охотник за молодой душой, а жертва, заранее заготовленная и откормленная.
Жирный телец - знаменитый в Лондоне не менее собора св. Павла особенно эффектен для заклания.
На притворную дружбу юноши из дома Ланкастеров Фальстаф ответил искренней любовью. В течение двух хроник юноша не раз подшучивал над стариком: прикидывался вором, слугой, но самым смешным было прикинуться другом. Первые розыгрыши заканчивались потасовкой, последний - смертью.
Английские исследователи открыли немало интересного в генеалогии Фальстафа. В предтече хроники, о которой идет речь, попала и притча о блудном сыне, а Фальстафу приписали родство с Дьяволом и Пороком мистерий, Развратителем юности в моралите. Однако следы такого родства ужо трудно обнаружить. Если бы за отношениями шекспировских героев стояли Добродетель и Порок, то в заключительной сцене Порок должен был бы предстать в особенно неприглядном виде. Вместе с королем Англии и зрители должны были бы изгнать Фальстафа из своих сердец.
Узнав о воцарении друга, сэр Джон мчится в Лондон. Он стоит возле Вестминстерского аббатства, переполненный счастьем:
- Вот я стою здесь, - задыхаясь от радости, говорит Фальстаф, забрызганный еще грязью дороги, и потею от желания видеть его; ни о чем другом не думаю; забываю о всех остальных делах, как будто нет у меня никакого другого дела на уме, кроме желания увидеть его.
Звучат трубы. Появляется король. Он приближается, проходит мимо.
- Храни тебя господь, король наш Галь, мой королевский Галь, благословляет его старик, - храни тебя господь, мой милый мальчик.
Неужели Шекспир выбрал эти слова, чтобы показать Порок перед справедливым возмездием?..
Наступает расправа - высокомерная, непреклонная. "Милый мальчик" подымает глаза на трогательно любящего его старого человека.
Тебя старик, не знаю я. Молись.
Как седины нейдут к шутам беспутным!
Такой, как ты, мне долго снился, - столь же
Раздутый, столь же старый, столь же гнусный.
Теперь, проснувшись, сон свой презираю.
Сбавь плоть свою и о душе подумай.
Обжорство брось. Ведь помни, что могила
Перед тобой разверста втрое шире,
Чем пред другими. Возражать не вздумай
Дурацкой шуткой. Не воображай,
Что я теперь такой, каким был прежде.
Но знает бог, и скоро мир увидит,
Что я отринул прежнего себя,
Равно как всех, с кем дружбу вел доныне.
Когда услышишь, что. я вновь стал прежним,
Вернись ко мне, и будешь ты опять
Учителем распутства моего.
А до тех пор тебя я изгоняю
Под страхом смерти...
Карта, ненужная для игры, сброшена со стола. Моральные поучения молодого короля звучат как жестокое лицемерие. Для замысла принца вопросы морали были менее всего существенными. Вряд ли место Фальстафа при наследнике престола можно было бы определить как положение наставника пороков. Мысли короля Генриха V заняты теперь совсем не спасением чьих-то душ, в том числе и фальстафовской. Не было ни грешника, ни его перерождения. Чудо, как и все чудеса, являлось инсценировкой.
Сличив первый монолог с последним, можно увидеть полное совпадение замысла и осуществления. Возвышенные советы молиться и помнить о могиле рассчитаны па восприятие окружающими. Вряд ли существует вариант притчи о победе Добродетели над Пороком, где Добродетель нарочно держит при себе Порок, чтобы потом, изгнав его, стать еще более чистой.
Вместо наивной легенды о принце - раскаявшемся грешнике Шекспир развил иной, обычный для него мотив: чтобы прийти к власти, нужно быть и хитрым, и вероломным. Однако в других случаях такие черты характера не вызывали сочувствия у автора "Гамлета". Теперь дело как будто обстоит по-иному: Генрих V должен стать образцом, идеальным монархом. И все же, когда речь шла о государственной истории, Шекспир не считал возможным умолчать о тех качествах зверя и змеи, которые, по-видимому, не только Макиавелли считал обязательными для правителя, даже и самого лучшего...
В отношениях наследника трона и бродяги появился мотив обманутой дружбы; использовать его - значило сделать образ Фальстафа не только смешным, но и по-своему трогательным.
Притча о переродившемся беспутнике, как и ложная дружба старика и юноши, - лишь детали в огромной исторической картине; однако простой подсчет фальстафовских сцен покажет, что почти половина обоих хроник занята этими сценами. Почему же в истории прихода к власти идеального короля так много места уделено всему связанному с Фальстафом?
Хроники - единое целое; часто начало какого-то мотива в одной из них нужно отыскивать в предшествующих пьесах. Ричард II стал опасаться отца Галя - Генри Болингброка, герцога Херифорда (будущего Генриха IV), когда увидел, как тот завоевывал любовь народа:
Все видели, как к черни он ласкался,
Как будто влезть старался в их сердца
С униженной любезностью, как ровня;
Как он почтенье расточал рабам,
Как льстил мастеровым своей улыбкой
И лживою покорностью судьбе,
Как будто с ним вся их любовь уходит!
Пред устричной торговкой снял он шляпу.
Двум ломовым, ему желавшим счастья,
Он низко поклонился и ответил:
"Спасибо вам, друзья и земляки".
("Ричард II")
Опасения оправдались. Как рассказывается дальше, народ приветствовал въезд Болингброка в столицу, а в короля летели из окон "пыль и мусор".
В начале "Ричарда II" Шекспир, описывая придворный быт, не скупится на темные краски: расточительность, лесть, доносы, клевета, предательство.
Как же ведет себя в это время наследник Ланкастеров? По контрасту с феодальными заговорщиками и придворными льстецами, их жизнь отгорожена от обычных англичан каменными стенами, юноша аристократ появляется запросто среди народа. То, что его отец в начале своей карьеры рассчитывал не только на родовитые фамилии, но и на мастеровых, извозчиков, торговцев, запомнил Галь. Шекспир показывает будущего идеального короля среди повседневной жизни народа, в грязных углах столицы.
- Я спустился на самую низкую степень плебейства, - хвастается наследник престола, - да, голубчик, и побратался со всеми трактирными мальчишками и могу их всех назвать тебе по имени - Том, Дик и Фрэнсис. Они клянутся спасением своей души, что хотя я еще принц Уэльский, но уже король по учтивости... когда я буду английским королем, то все истчипские молодцы будут готовы служить мне. Напиться, значит, по-ихнему, "нарумяниться", а если хочешь во время питья перевести дух, они кричат: "Живей, живей, осуши до дна!" Словом, в какие-нибудь четверть часа я сделал такие успехи, что всю мою жизнь могу пить с любым медником, говоря с ним на его языке.
Речь идет не о баловстве. Будущий король братается с трактирными мальчишками, выпивает с медниками, умеет болтать на их жаргоне, слывет "добрым малым". Не удивительно, что за такого государя готовы будут умереть не только истчипские молодцы, но и тысячи простых англичан.