— Извещения составлены по форме и отосланы родственникам, товарищ младший лейтенант, — сказал ему в штабе полка пожилой писарь. — Места похоронения указаны, так что зря вы беспокоитесь, у нас полный порядок…
Вадимин долго ненавидел этого писаря, хотя и понимал, что не за что ненавидеть. Не знал старый канцелярист ребят из его взвода, не слышал их голосов, не видел их глаз, не имел ни малейшего представления о том, как жили они и как погибли. Что же требовать от этого человека, кроме пунктуального выполнения его писарских обязанностей? Что он мог рассказать о ребятах из взвода младшего лейтенанта Вадимина, если бы даже и захотел, что мог написать? Ничего ровным счетом. Выходит, писать должен сам Вадимин. И он написал первые свои горькие письма.
С тех пор делал это каждый раз, не перепоручая никому. Не думал поначалу о том, что со временем это превратится в его внутреннюю обязанность…
На следующий день в назначенное время он был в штабе дивизии. Небольшой дом на краю поселка полон людей. По всему чувствовалось, что идут сборы в дорогу. Во дворе стояли штабные автобусы, в них грузили ящики с документами, пишущие машинки и прочий штабной скарб.
— А, именинник, здорово!
— С чего бы это мне именины вдруг праздновать? — не понял Вадимин.
— Узнаешь от «самого». Иди, он уже спрашивал тебя.
Взглянув на часы, Вадимин одернул гимнастерку и толкнул обитую кошмой дверь.
— Разрешите, товарищ генерал?
— Входи, входи…
Вначале разговор шел самый обычный: о потерях в полку, о порядке следования до пункта, в котором дивизия получит пополнение, о представлении отличившихся в последних боях к наградам.
Командир дивизии просматривал списки, качал головой.
— Да, совсем маленько осталось нас, кавказцев, Вадимин, совсем маленько… Голованов, Буденко, гляди ты… Голованов, это который? Тот здоровенный, рыжий, с конопушинами, да?
— Он, Иван Васильевич…
— Знаю, как же! На «Голубой линии» тогда еще отличился. Красную Звезду я ему вручил, помнишь?
— Да, Иван Васильевич…
— Сколько ж тебе писем на сей раз писать, Вадимин?
— Много, товарищ генерал…
— Да-а… И ты всякий раз не забывай, пиши: может, чем помочь сумеем, походатайствовать о чем или заступиться там, если какая холодная душа обидит. В тылу-то она, жизнь, не больно сахарная… Так вот по поводу дальнего тыла. Ту важную птицу, что взяли твои орлы из разведроты, велено доставить прямо в Москву. Полетишь в группе сопровождения… Тут я с командующим о тебе договорился, он разрешил две недели отпуска. Формироваться мы долгонько будем, потому как пополнение в основном из новобранцев, об этом меня предупредили уже. В общем, ребятишек получим из категории «годен, не обучен». Да… Десять дней тебе на дорогу туда-обратно хватит, поезда небось уже с вагонами-ресторанами бегают? — Командир дивизии подмигнул Вадимину, рассмеялся. — Ну и пяток дней дома побудешь. Это тебе за то, что первым вышел к германской границе. Командующий так и велел передать…
— Аоэ! Кубик приехал!
Эту новость во двор с тремя акациями первым принес Ромка.
— Где ты его видел? — спросил Ива.
— Где видел, там видел! По улице с Рэмой шел, ну! Под ручку, между прочим.
— Ты с ним говорил?
— Нет. Почему я должен говорить?
— Ну хоть поздоровался?
— Они по другой стороне шли. Говорили, смеялись, очень веселые были. Я что, должен перебегать улицу, кричать им: аба, здравствуйте, это я — Ромка! На черта я им нужен?
В какой-то степени он был прав — ну чего и впрямь перебегать улицу с криком «здравствуйте»? Можно поздороваться в другой раз, при более подходящих обстоятельствах.
— Теперь они поженятся, — сказала Джулька. — Обязательно. Кубик потому и приехал. А что такого? Очень даже хорошо!
Во флигеле приезд Вадимина особенного восторга не вызвал. Скорее наоборот.
— Ну и что, подумаешь, какой-то майор всего, — комментировала события мадам Флигель. — Вот если б он был генерал-майор, тогда бы еще звучало. Нет, это не партия для нашей Рэмочки! Что он ей может дать, ну что, я спрашиваю?!
— Мама, не трогай эту тему! — отвечала ей дочь и нервно стучала своей дирижерской палочкой по крышке рояля. — Ты не выучила упражнение, ты играешь его, как на кастрюле! — Это уже относилось к ученице. — Собирай ноты, урок окончен!
Ученица уходила, щелкал замок двери, звякала цепочка, и разговор продолжался.
— Когда ты трогаешь эту тему, мама, я рискую упасть в обморок! — Дирижерская палочка продолжала выбивать дробь по крышке рояля.