Инесса была очень артистичной натурой. И ей не составило труда представить себе в самом романтическом свете историю отношений с Владимиром Ульяновым.
«Расстались, расстались мы, дорогой, с тобой! И это так больно. Я знаю, я чувствую, никогда ты сюда не приедешь! Глядя на хорошо знакомые места, я ясно сознавала, как никогда раньше, какое большое место ты еще здесь, в Париже, занимал в моей жизни, что почти вся деятельность здесь, в Париже, была тысячью нитями связана с мыслью о тебе. Я тогда совсем не была влюблена в тебя, но и тогда я тебя очень любила.
Только в Longjumeau (Лонжюмо) и затем следующую осень в связи с переводами и пр. я немного попривыкла к тебе. Я так любила не только слушать, но и смотреть на тебя, когда ты говорил. Во-первых, твое лицо так оживляется, и, во-вторых, удобно было смотреть, потому что ты в это время этого не замечал...
Я бы и сейчас обошлась без поцелуев, только бы видеть тебя, иногда говорить с тобой было бы радостью — и это никому бы не могло причинить боль. Зачем было меня этого лишать? Ты спрашиваешь, сержусь ли я за то, что ты “провел” расставание. Нет, я думаю, что ты это сделал не ради себя».
На этом письме нет даты. Вместо числа стоит день недели. Суббота. Такое настроение у Инессы, так охватили ее чувства, что она дает себе волю — и входит в образ застенчивой влюбленной женщины. В этом образе она и пишет письмо, которое диктуется ей воображением.
«Много было хорошего в Париже и в отношениях с Н[адеждой] К[онстантиновной]... я очень любила приходить к ней, сидеть у нее в комнате. Бывало, сядешь около ее стола — сначала говоришь о делах, а потом засиживаешься, говоришь о самых разнообразных материях. Может быть, иногда и утомляешь ее. Тебя я в то время боялась пуще огня. Хочется увидеть тебя, но лучше, кажется, умерла бы на месте, чем войти к тебе, а когда ты почему-либо заходил в комнату Н.К., я сразу терялась и глупела».
Никто из ее современников, родных, друзей, наконец, жандармов не поверил бы такому образу Инессы. Всегда энергичная, веселая, решительная, отважная — это она-то боится партийного лидера, который имеет привычку быстро ходить взад-вперед по комнате во время разговора, диктовать жене пулеметными очередями директивы? Неужели?
Продолжает она письмо на другой день, в воскресенье, вероятнее всего, ближе к вечеру, потому что описывает дневные события. Как будто это пишет другой человек. Те чувства, которые охватили ее накануне, уже рассеялись. Лирика сменилась обычным ее состоянием «счастливого динамизма». Новый день — новые заботы. Теперь она такая, как всегда.
«Была сегодня у Николая Васильевича. Застала там Камского с семьей и Иголкина, который только что вернулся из Америки и ругает ее на чем свет стоит. Рассказывал много интересного. Они меня здесь прозвали исчезнувшей Джокондой — и это мнение обосновывают очень длинно и забавно».
Продолжение письма уже совсем деловое, без всякой лирики. Самое обычное письмо, одно из тех, которыми оба большевика будут обмениваться вплоть до того момента, когда встретятся на вокзале в Цюрихе, чтобы возвратиться в Россию.
«Я думаю здесь прочитать перед группой доклад о совещании и хочу у тебя попросить совет о конспирации, что можно говорить, чего нельзя... Буду благодарна за всякие советы и указания, которые ты мне пришлешь по поводу доклада. Только ответь поскорее.
Ну, дорогой, на сегодня довольно — хочу послать письмо. Вчера не было письма от тебя! Я так боюсь, что мои письма не попадают к тебе — я тебе послала три письма (это четвертое) и телеграмму. Неужели ты их не получил? По этому поводу приходят в голову самые невероятные мысли. Я написала также Н.К., Брату, Зине и Степе.
Неужели никто ничего не получил! Крепко тебя целую.
Твоя Инесса».
Очень трогательно. Твоя Инесса. Но совершенно так же заканчивает она письма к Надежде Константиновне, только вместо «целую» пишет: «Крепко, крепко тебя обнимаю». Точно такая же подпись стоит на письмах к бывшему мужу, с которым она уже 10 лет не состоит в интимных отношениях.
Она пишет письма из Парижа не только своим друзьям Зиновьеву и его жене Зине, но и их маленькому сынишке Степе. Как сейчас принято говорить, «высокие отношения»!
Это письмо Инессы совершенно не доказывает, что между ней и Учителем были отношения. Потому что главная «разоблачительная» фраза должна была быть продолжена, исходя из простой логики, так: «Я могла бы и сейчас обойтись без поцелуев, как обходилась без них прежде».
Из этого следует только один вывод, не совсем лестный для Инессы. Она была нормальной женщиной, она в своей жизни знала земную любовь — ту, от которой рождаются дети и во имя которой совершаются подвиги. Инесса, судя по всему, нравилась и даже очень нравилась Ленину. Но все же не до такой степени, чтобы он решился разрушить свою привычную жизнь, целиком и полностью посвященную революционному делу. Судя по событиям, описанным в письме, Ленин отдалился от Инессы, как только понял, чего она от него ждет.