Уже во время срочной службы в ракетных войсках стратегического назначения я сделал окончательный выбор в пользу гуманитарных наук. В свободное от службы время я начал усиленно изучать грамматику русского языка, осваивал практически с ноля английский язык, в чем мне очень помогли радиопередачи Голоса Америки “News and views en special English”, которые я слушал по небольшому транзисторному приемнику “Селга”. Не хочу сказать, что я делал это открыто напоказ. Однако все офицеры нашей стартовой батареи, включая комбата гвардии майора Валерия Фадеевича Ролина знали о моих “сеансах” английского языка, но никому из них не пришло в голову препятствовать мне в этом. От скуки на третьем году службы командиром заправочного отделения перекиси водорода я даже начал изучать латынь, и заразил страстью к древнему языку всю казарму. Иван Кривцов, здоровенный донской казачина, завидя меня, кричал благим матом: “Omnia mea mecum porto! Dum spiro – spero!” И добавлял, ухмыляясь, по-русски: “А дембель неизбежен!”
К сожалению, я был уволен в запас в последних числах ноября 1967 года и не успел сразу после армии поступить учиться. Куда? Этого вопроса для меня не существовало: или журфак МГУ – или ничего! Но сразу после армии пришлось возвращаться в родное село Белая Глина, где мой незабываемый старший брат и наставник Борис представил меня главному редактору районной газеты “Путь Октября” Николаю Максимовичу Растрепину.
Это был опытный редактор, настоящий советский журналист. Для начала он предложил мне пробу пера на свободную тему. Я написал очерк “Дорогой мой человек” о моей первой учительнице Любови Порфирьевне Денисовой. В редакции всем понравилось, в районном отделе образования начальство пришло в бешенство: “Почему без нашего ведома в газете появился очерк о Денисовой?! У нас есть более достойные герои для очерка!”. Растрепин обозвал учительское начальство “утководами” и зачислил меня в штат редакции истопником. Как только освободилась должность меня перевели в литсотрудники отдела партийной жизни. А писать, фотографировать приходилось всех подряд. Я не вылазил из командировок по району, Зимой добирался до отдаленных ферм в открытых грузовых машинах. Случалось я упрашивал председателя колхоза дать мне сани, но попадал в пургу, когда в степи не видно не зги, и лошади сами вывозили меня к молочно-товарной фперме, Надо было видеть радость доярок, отпаивавших меня с мороза парным молоком: “Ты смотри! О нас помнят! Корреспондентика прислали, да такого молоденького!” Случалось, от обилия информации я допускал досадные ошибки в газете, над которыми потешалось все районное начальство. Так однажды срочно понадобилась подпись под моим снимком молоденьких девушек свинарок колхоза “Победа”. Я отыскал в записной их фамилии и написал, что они выращивают поросят до четырех месяцев сдаточным весом свыше 20 килограммов. Когда газета вышла в свет, в районе ржали не только зоотехники, но даже лошади: “Да при таком весе в четыре месяца все поросята передохнут. “0 килограммов – это отъемный вес для поросенка в два месяца!” Ошибку разбирали на бюро райкома партии и главный редактор вынужден был напечатать опровержение вместе с выговором литсотруднику Анпилову. С горя и стыда перед девушками я готов был утопиться. Мама, как всегда нашла утешение: “Не горюй, сынок! Газета “Правда” и та ошибается, Смотри, фотография на первой странице. Пишут, что в Крыму собирают рекордный урожай черешни по 4 центнера с гектара. Да я четыре центнера с одного дерева соберу! А тут с гектара. Вот это герои! В сто раз ошиблись, а ты всего-то и ошибся в два раза!” Тот снимок сделала Майя Скурихина, легендарный фотокорр “Правды” и впоследствии большой друг “Трудовой России” и меня лично. Ее снимки будут включены в эту книгу. И когда я рассказал Майе мою историю с поросятами, она отмахнулась: “Подумаешь, трагедия! Пусть скажут спасибо, что ты украсил газету хорошим снимком девушек-свинарок!”