– В курятнике, – промямлила Наталка. – Мам, только не топи их, пожалуйста. Пусть останутся. Они такие хорошенькие, такие маленькие. Как Багирка, точь-в‑точь. Мамочка, я все-все буду делать, только не топи их.
– Как это – топить? – подала голос я.
– О господи! Наталка, что ты со мной делаешь? Знаешь что? Я тебе скажу – ты мне руки выкручиваешь! И позоришь на все село! – закричала тетя Соня и выхватила у нее веник. – Я тебе сто раз говорила, что мы не можем больше котят оставлять.
– Мамочка, не надо! Пусть дядя Жорик их не топит! Помнишь, как в прошлый раз Багирка ходила и звала котят. Даже есть отказывалась! Ты сама ее жалела и говорила, что больше ни одного котенка у нее не заберешь! Пожалуйста, не отдавай котяточек! Багирка плакать будет. Помнишь, как она мяукала, как их искала? Ты говорила, что у тебя сердце из груди выскакивает!
– Что ты со мной делаешь? Хочешь, чтобы у меня опять сердце выскочило? Думаешь, мне котят не было жалко? Или я не мать? Что ты такое обо мне думаешь? Что я злая? Еще скажи, что я тебя плохо воспитываю! Зачем ты Каринку за ворота отправила? Мало мне разговоров про тебя, теперь еще и Каринке достанется! А кто виноват? Я виновата! Одну девочку не могу воспитать, теперь над второй издеваюсь! Вот что про меня говорят! – тетя Соня, утирая слезы, бегала по двору за дочерью, пытаясь достать ее веником.
– Мамочка, – Наталка скакала по двору, как горная козочка, проворно увертываясь от попыток матери шлепнуть ее по попе веником, – ну что ты так волнуешься? Каринка здоровая, а котята много есть не будут.
– Мне соседки сказали, что я больную девочку работать заставляю! Что мне ребенка доверили несчастного, а я о нем не забочусь! Все уже сказали! Никто не промолчал! Она же веник держать не может! Ты куда смотрела? А теперь ты говоришь, что я котят голыми руками могу убить! Да как тебе не стыдно так думать!
– Я умею держать веник! – заплакала я. Мне стало обидно и за себя, и за Наталку, которая дала мне лучший веник и легкую работу, взяв себе тяжелую, и за котят, которых должны были утопить. – Тетя Соня, пожалуйста, не бейте ее, это все я. Я научусь. Обещаю.
– Кариночка! Зачем же ты плачешь, девочка? – остановилась тетя Соня. – Да разве тебя кто-то ругает? Разве ты виновата? Тебе больно где-то? – Тетя Соня бросила веник и склонилась надо мной. – Девочка, ну что ты? Я же не со зла! Ты так из-за котят расстроилась? Да оставлю я вам котят! И подметать тебя Наталка научит, если захочешь. Только не плачь.
Я не могла остановиться, слезы лились сами по себе.
– Мне не больно, а обидно, – призналась я, – и стыдно.
– Разве от этого плачут? – ахнула тетя Соня.
– Тетя Тамара говорит, что можно плакать от обиды, – сказала Наталка, – а то все обиды скопятся, как камни в груди, и задавят тебя. И ты умрешь.
– Нельзя у нас женщинам плакать. Понимаешь? – Тетя Соня погладила меня по голове и вытерла мне лицо фартуком. – Иначе все глаза выплачешь, и потом плохо будет, когда горе настоящее случится. Захочешь плакать, а не сможешь – слез не останется. Тогда совсем тяжело станет. От невыплаканных слез умереть можно.
– Это мальчики не должны плакать, – сказала я.
– Нет, девочки не должны плакать. – Тетя Соня взялась заплетать мне косу. – Девочки должны быть сильнее самых сильных мальчиков. Вот если я заплачу, что будет? Тамик испугается и тоже будет плакать. Наталка заплачет. Ты испугаешься. Пока мы плакать будем, кто делами по дому займется? А если еду готовить без настроения, то она вся горькая получится. Как будто перцем посыпанная и кислая от соли. Слезы ведь горькие и соленые. Захочешь пирог испечь, так тесто не подойдет, если о другом думать будешь. А потом? Придет дядя Давид домой, увидит, что ему никто не рад, что все плачут, и что он сделает? Обидится, конечно. Ему будет неприятно. Да еще еда – горькая и кислая. Он тоже расстроится. Будет думать, что из-за него все плачут. Тогда зачем делать так, чтобы все плакали и расстраивались? От женщины все зависит – и дом, и еда, и настроение. Так что не надо плакать. В доме должно быть радостно. Еда должна быть вкусной. А девочки и женщины должны улыбаться. Когда девочка улыбается, сразу красивой становится. А если плачет, то у нее нос распухает, глаза. Никто на такую даже не посмотрит. Женихи будут стороной дом обходить.
– А как же царевна-несмеяна? – уточнила я.
– Так она царевна, – улыбнулась тетя Соня. – И еще неизвестно, как они дальше жили. Рассмешить девушку – это полдела. А вот мясо в дом привезти, уголь достать да шифер положить – тут настоящий мужчина нужен.