Много сокровищ из царских угодий:
Золото, утварь, алмазы, ковры.
Опустошились дворцовые клети.
Польские паны — хозяева тут.
Прямо из Польши в стеклянной карете
Шляхтянку в жёны расстриге везут.
Перед Мариной, полячкой надменной,
Русские девушки падают ниц.
А на Маринке — венец драгоценный,
Шапка венчальная русских цариц.
С этой Маринкою царь самозванный
Русской землёю собрался владеть.
Пляшут под музыку польские паны,
Русским красавицам стыдно глядеть.
Сроду такой не видали стыдобы:
Женскому полу плясать во хмелю.
Не приходилось и слыхивать, чтобы
Девки, горланя, прошли по Кремлю.
Шляется шляхта по древней столице,
Озорничает средь ясного дня —
В древнем соборе сидят на гробнице,
Шпорами нагло о плиты звеня.
Нет никакого с поляками сладу:
Бродят они по базарам гурьбой,
Грабят амбары, и лавки, и склады,
Всюду бесчинство творят и разбой.
Где ж ты, былая московская слава?
Иль москвичи позабыли о ней?
Древнюю славу хмельная орава
Топчет копытами панских коней.
Только иссякло в народе терпенье,
Кровь закипела у русских людей.
Ох, надоели им пляски и пенье!
Ох, надоел им расстрига-злодей!
Ох, загудели ночные набаты,
Ох, и вломился народ во дворец!
Прыгнул расстрига в окно из палаты —
Тут и нашёл он свой страшный конец.
Тут топорами его зарубили,
Тело облили смолой и сожгли,
Пеплом оставшимся пушку набили,
Бахнули в сторону польской земли,
Чтоб остальным самозванцам на страх
Ветер развеял Отрепьева прах.
БЫЛЬ О ТОМ, КАК ШУЙСКИЙ СТАЛ ЦАРЁМ
Вольный дух гуляет по Руси,
А бояре молятся в ночи:
«Господи, заступник наш, спаси,
Сохрани от черни, научи!»
Шепчут толстопузые, кряхтят,
Щупают затворы у дверей —
Мнится им, что их убить хотят,
До смерти боятся бунтарей.
А холопы, за день утомясь,
На соломе, под худым рядном,
В жалких избах, там, где смрад и грязь,
Крепко спят угарным, тяжким сном.
Снится им натопленная печь.
На печи лежанка — можно лечь!
Снятся им калачики в печи.
Шепчут толстопузые в ночи:
«Не пришёл бы кто из-за морей —
Короли грозят со всех сторон!
Своего бы выбрать поскорей,
Усадить бы на московский трон,
Посмирнее выбрать — и тогда
Не страшна холопская орда!»
Собрались бояре как-то раз,
За беседой посидели час,
Меж собою тайно говоря, —
Выбрали боярского царя.
И, собрав на площадь москвичей,
Став на Лобном месте, под Кремлём,
Горсточка бояр-бородачей
Объявила Шуйского царём.
Под присягой Шуйский дал зарок
Не казнить бояр — друзей своих.
Обещал, что он не будет строг,
Что он будет милостив и тих.
В Кремль боярин Шуйский водворён
И усажен на московский трон.
Думали бояре, что конец
Самозванству, слухам и молве,
Если царский держится венец
На плешивой хитрой голове.
Но хоть новый государь пришёл
На московский на пустой престол,
Самозванцев в эти все года
Столько стало, сколько никогда.
После Гришки через малый срок
Новый объявляется царёк.
А на Каме, Волге, на Дону
По три самозванца за весну.
Каждый врал: «Царевич Дмитрий я,
Сын Ивана Грозного царя!»
Каждый на столицу путь держал,
Шуйскому сверженьем угрожал.
И боярский царь, боясь угроз,
С самозванцами повёл борьбу:
Он в Москву из Углича привёз
Дмитрия-царевича в гробу.
Гроб открыли перед всей Москвой,
В нём лежал царевич неживой,
В ферязи истлевшей, в кушаке,
С горсточкой орехов в кулаке.
Был царевич погребён в Кремле,
Слух о том прошёл по всей, земле,
Успокоил знатных москвичей
И купцов, московских богачей.
И боярин ночью крепко спал,
Но мужицкий гнев не остывал —
Со дворов боярских много слуг
Убегало к бунтарям на юг,
Потому что проливал народ
На господских пашнях кровь и пот,
Потому что понимал народ,
Что лишь бунтом сбросишь барский гнёт.
1607 год
СКАЗАНЬЕ ПРО НАРОДНОЕ ВОССТАНЬЕ
Так чтоб начать нам сказанье о молодце,
Греческим словом придётся обмолвиться:
Каторга — это корабль многоярусный,
Только он весельный был, а не парусный.
Эта галера, подняв якоря,
Переплывала на вёслах моря.
Сотни гребцов там гремели оковами,
Гирями скованы полупудовыми.
Сотни рабов по команде гребли,
Силой живою галеру вели.
А за живым человечьим товаром
Издавна турки ходили к татарам.
И на турецких галерах, бывало,
Пленников русских встречалось немало.
Вот потому-то невольничий труд
«Каторгой» русские люди зовут.
Так вот на каторгу эту турецкую,
С детства изведавший долю недетскую,
Тяжкую долю холопа боярского,
Продан был туркам из плена татарского
Ваня Болотников, сильный, большой,
Юноша умный, с отважной душой.
Ох же ты, морюшко, море туманное,
Ох, тяжело ж ты, весло окаянное!
Жёлтый на вымпеле месяц двурогий,
К гирям цепями прикованы ноги,
Небо да море, что в небо рвалось…
С каторги Ване уйти удалось.
Скрыться от турок куда бы подалее?
Ваня Болотников скрылся в Италии.
Место в Италии самое лучшее —
Город Венеция, чудо плавучее,
Дивное диво, царица морей,
Что управлялась сама, без царей.
Был этот город построен над водами:
Чудной работы дворцы с переходами,
С тонкой резьбою, со львами, с колоннами.
Весь островками, водой разделёнными,
В пене морской на лагуне туманной
Жил этот город невиданный, странный,
Глядя в широкий простор голубой,
В зеркале моря любуясь собой.
Вместо крылечка — ступеньки с причалами,
Вместо возков проплывают каналами
Лодки-гондолы, как лебеди чёрные.
Лодки ведут гондольеры проворные.
Тихо струится вода по проулку.
Здесь не поедешь верхом на прогулку!
Ваня доселе не видел нигде,
Чтобы хоромы стояли в воде,
Чтобы вокруг не пахали, не сеяли,
Не молотили зерна и не веяли,
Чтобы стада не паслись меж дубравами,
Чтобы не пахло душистыми травами,
Чтобы пастух не играл спозаранок,
Чтобы в домах ни печей, ни лежанок.
Что тут за люди и что за страна,
Словно всплыла с океанского дна?
Смотрит Иван и всему удивляется.
Кем тут народ без царя управляется?
Кто же здесь главный? Какой водяной
Правит невиданной этой страной?
Здесь отыскались у странника Вани
В древней Венеции братья-славяне.
Тоже от турок когда-то бежали,