А в лесах деревья мечены,
На которых дупла пчёл.
И везут ему, Морозову,
Рожь, пшеницу, рыбу, мёд.
Утаят — так он угрозами,
Дыбой, плёткой всё возьмёт.
За своё возьмёт соседнее —
Что угодно может взять,
У крестьян возьмёт последнее.
Государев, царский зять
Любит взять!
Царский зять дела дворцовые
Ловко исподволь ведёт
И за петлей петлю новую —
Сеть огромную плетёт.
В каждой петельке крестьянская
Иль холопская душа —
Арзамасские, рязанские,
Чухломские, галичанские,
С Вязьмы, Твери, с Курмыша.
Сеть плетётся не спеша.
И такая необъятная
И тугая эта сеть,
И такая беспощадная
Та приказчикова плеть,
Что холопа бьёт отчаянно
За утайку, за побег.
А крестьян-то у хозяина
Сорок тысяч человек.
Он под новый год запасливо
Рожь скупал по всей стране,
Чтоб втридорога на масленой
Продавать её казне.
Не помрёт Морозов с голода
И не сможет нищим стать —
Накопил он столько золота,
Что боится ночью спать
Царский зять!
1648 год
БЫЛЬ О ТОМ, КАК РУССКИЙ ЛЮД ТРЕМ ВРАГАМ УСТРОИЛ СУД
Зимою холодной, весной в ледоход,
И летом, и осенью мглистой
Три царские дьяка душили народ:
Плещей, Траханиотов и Чистый.
Им первый защитник — Морозов-злодей.
Они и казнят и пытают,
Налогами мучают бедных людей,
А царский зятёк потакает.
В Москве у бояр — через край закрома,
А рядом у бедных — пустая сума,
Краюха хлеба, щепотка соли —
И взять с него нечего боле.
Царёва казна пополняться должна,
А что-то пустеет царёва казна!
Дворец без казны оставаться не мог,
А где ж её взять и откуда?
Тогда-то на соль наложили налог:
По двадцать копеек с пуда.
И плохи пошли в государстве дела,
И стало на рынках пусто.
Без соли на промыслах рыба гнила,
И портилась в кадках капуста,
Портилось мясо, портилось сало,
И на зиму битая птица сгнивала.
Ну как хранить запасы,
Коль соль дороже мяса?
С налогом нет прибыли царской казне —
С ним голод и мор загулял по стране.
И тут прокатилась зловещей волной
Народная ненависть грозно.
Тогда отменили налог соляной,
Но это было поздно…
Однажды летом, в июньский зной,
Царь ехал домой с богомолья.
Собрали народ у ворот под Москвой
Встречать его хлебом-солью.
Возок золочёный, на солнце горя,
Нырял по ухабам дорожным,
Стрельцы по пути охраняли царя —
Так зять приказал осторожный.
Возок поравнялся с толпою густой,
Народ окружил Алексея:
«Ой, батюшка-царь, погоди, постой!
Избавь ты нас от Плещея!
Избавь ты, батюшка, нас от бед —
Совсем заморил нас Плещей-мироед!» '
Боярин Морозов озлился вдруг
(Плещеев Морозову — первый друг),
Дыбятся кони, кричит народ,
Плачут старухи, дети,
И тут Морозов приказ отдаёт:
«Взять эту падаль в плети!»
Взяли стрельцы, как велел им злодей,
Бьют беспощадно, увеча,
Тащат в тюрьму беззащитных людей,
Тем и кончается встреча.
Наутро молиться пошёл Алексей.
Народ его ждал у церковных дверей:
«Батюшка-царь! Благодетелем будь,
Воззри ты на наши печали!
Вели ты нам наших людей вернуть —
Вечор их в тюрьму забрали!»
Царь обещал мужикам помочь
И, словно боясь разговора,
Сам зашагал поскорее прочь,
Прямо к дверям собора.
«А зря ты, боярин, играешь с огнём! —
Зятю сказал он строго. —
Вели отпустить их нынче же днём,
Лучше не злить народа!»
Кусая ус, Морозов молчал,
Зажав рукоятку плети,
И понял царь, что приказ опоздал,
Что пленников нет на свете.
Шумела толпа, в терема стучась,
Был Кремль наводнён народом,
А в трапезной был в тот грозный час
Обед государю подан.
И гнев тогда овладел толпой,
И вломилась она в палаты:
«Где Плещеев твой? Где Чистый твой?
Где Морозов, злодей проклятый?»
Царь, перетрусив, сказал бунтарям:
«Коль вы слуг боярских сильнее,
Коли челядь моя досаждает вам,
Справляйтесь вы сами с нею!»
И пошли бунтари на боярский двор,
На Морозов двор на богатый, —
У кого колун, у кого топор, —
И вломились они в палаты,
И давай ломать, рубить, разорять,
Сундуки да лари из окон швырять.
И когда весь дом подожгли они,
Запылали ковры дорогие,
На Плещеев двор подались одни
И к Чистому, дьяку, — другие.
По бревну разнесли Плещеев дом;
Хозяин спрятался где-то с трудом.
У Чистого, дьяка, разграбили двор,
Амбары сожгли и овины;
Хозяин, что в доме таился, как вор,
Убит был ударом дубины.
И шли бунтари, бушуя, крича,
И ненависть в людях пылала.
Полсотни домов разнесли сгоряча.
К ночи толпа устала…
Царь не мог ночью спать.
А наутро — опять
Колокольный набат,
Снова люди кричат,
В окна, в двери стучат
Всё настойчивее, всё злее:
«Выдавай, государь, нам Плещея!»
Не пристало царям
Уступать бунтарям,
Но пришлось, плачь не плачь.
Поп и царский палач,
Окружённые стражей — стрельцами,
Выводили Плещеева сами.
И схватили врага,
И была недолга
С ним расправа:
Дождался мести —
Рассчитались дубинкой на месте.
Думал царь, что конец,
Что теперь во дворец
Он спокойно уйдёт,
Что утихнет народ
И теперь замолчит.
А народ знай кричит:
«Полно, царь! Не обманывай, хватит!
Выдавай нам Морозова-зятя!»
И тогда Алексей
Вышел сам поскорей
И без шапки, как был,
Со слезами просил
Пощадить старика
(Хоть вина велика).
И, дыша тяжело,
Подивилися зло
На царя бунтари:
«Ишь как плачут цари!
Ну, коль дядьки Морозова нету,
Траханиотова выдай за это!»
Уступил Алексей
Воле тех бунтарей:
Обезглавлен был так
Люда бедного враг —
Траханиотов-паук,
Зятя царского друг.
А Морозов, прежде чем скрыться,
Приказал подпалить столицу.
Море, море огня
Бушевало три дня!
А Морозов в возке
Был уже вдалеке.
Он ни свет ни заря
Под защитой царя
Ускакал поскорей
От толпы бунтарей
Спрятать шкуру свою
В Белозерском краю.
В этот край он не раз
Отсылал с царских глаз
Всех, кто к милостям царским стремился,
Кто меж ним и царём становился.
1649 год