Она говорила не на английском.
Диана знала произнесенные слова, но что-то в них чувствовалось необычное. Они казались пыльными, нетронутыми, почти позабытыми, но неожиданно восставшими, словно феникс из пепла или мертвец из могилы. Слова выглядели тусклыми, но не угасшими, где-то в их глубине, в самой сердцевине трепыхалась жизнь, собирала все свои силы, наполнялась энергией и готовилась вырваться наружу. Слова боялись забвения и хотели жить, сиять, озарять мир своей чудесной красотой, они мечтали звучать и надеялись, что желание их исполнится.
И оно исполнилось.
Латынь выпорхнула, расправив широкие грациозные крылья, и взмыла ввысь, подальше от подземного царства и жестоких цепей, навстречу контекстам, смыслам и сообщениям.
Латынь хотела быть произнесенной, услышанной, понятой. Она хотела жить.
И латынь ожила.
– Где я? – снова повторила Диана, теперь намного увереннее. Сама речь придавала ей сил.
Женщина у порога тяжело вздохнула, поправила платок на голове и без труда заговорила на городской латыни:
– Сначала напьются до беспамятства, а потом рожи кривят. Это всё от безделья. От богатства. Делать нечего, деньги девать некуда, вот и гробите себя с утра до ночи. Терпеть вас не могу.
– Кого? – не сообразила Диана. Зато всё остальное она поняла, даже не задумавшись. Чужая речь звучала настолько естественно, что казалось, будто Диана всю жизнь общалась с людьми только на этом древнем языке.
– Детишек сенаторских, – женщина в очередной раз поправила платок в бессмысленной попытке выглядеть лучше сенаторской девчонки перед ней.
Диана снова выглянула на улицу, потом повернулась к недовольной хозяйке и призналась:
– Не спорю, я действительно пила вчера. Но дело в том, что далеко не здесь. И я совсем не уверена, что надо подразумевать под словом «здесь».
– Ну, что правда, то правда. Пила ты не у меня в таверне, но без сознания оказалась именно на моем пороге. Сначала думала там и оставить, но потом узнала личико и решила, что твой отец заплатит денарий2 в благодарность за спасение дочери от ночных гуляк.
– Какой еще денарий? И при чем здесь мой отец? – Диана принялась расхаживать босыми ногами по холодному полу, то и дело наступая на мелкие песчинки, которые давно не выметали из комнаты. – Вчера с друзьями ездили в Келшалл, немного выпили, развлеклись. Последнее, что я помню – мы с Авророй бежим по лесу от полиции.
Женщина рассмеялась.
– Даже не удивляюсь, что всё кончилось полицией. Вот зря вас не схватили, может, мозгов бы прибавилось. А Аврора твоя случайно не белобрысая? Квинт, в доме напротив, сказал, что тоже девчонку подобрал ночью. Видать, как дохлые мухи, валялись вы все.
От слов глаза Дианы в миг загорелись, а в голову ударила кровь.
Она была здесь не одна.
Аврора тоже оказалась здесь.
Но где – здесь?
В сумасшедшем доме? В цирке? В театре? А может, ее убеждения были ложны, и она попала в Ад? Или это извращенный Рай для студентов классической филологии?
Женщина заметила, как изменилось выражение лица Дианы, как задрожали ее руки от внезапного возбуждения, и указала на ведро с миской, что принесла с собой. В посуде лежал ломоть хлеба, смоченный в вине и смазанный медом, немного оливок и кусок сыра.
– Умойся и поешь, может, тогда придешь в себя. Потом спускайся, пойдем за вознаграждением. Звать меня, кстати, Кассией. Будь добра, запомни имя своей спасительницы.
Кассия поняла, что и так до неприличия долго задержалась у «гостьи», внизу ее ждали посетители, для которых надо было готовить козленка с бобами. Беседы с патрициями, а тем более молодыми и избалованными, пользы ей обычно не приносили, и нужно было возвращаться к своим делам. Когда одна нога Кассии уже оказалась за порогом, Диана схватила хозяйку таверны за смятую ткань рукава и отчаянно выкрикнула:
– Вы так и не сказали, где я!
– Отцепись от меня! Еще и руки распускает, – вырвалась женщина и метнулась к лестнице. Но гнев ее напоминал скорее театральный. Спускаясь на первый этаж, она всё-таки ответила, не оборачиваясь: – Город Рим. Улица Субура. Дом Кассии. Довольна?
Прежде чем полностью осознать услышанную информацию, Диана подбежала к лестнице, чтобы видеть хозяйку, и выкрикнула ей вслед еще один вопрос, который возник у нее рефлекторно, а может, и осознанно, может, он тайно зрел вместе с первым с самого начала, с момента, как она открыла глаза и увидела обстановку комнаты.
– Какой сейчас год?
Кассия хохотнула. Девчонка, видать, совсем с катушек слетела, и на мгновение ее стало даже жаль. Женщина остановилась и посмотрела наверх, где у лестницы стояла с ошарашенным видом сенаторская дочь.