— Мне кажется, после «Люби и властвуй» твои произведения стали гораздо более ироничными.
— Еще Виктор Шкловский заметил, что ирония — это самый дешевый способ казаться умным.
— Да и герои претерпели некоторые трансформации…
— Да уж! Герои от книги к книге становились все более бессовестными. Персонажа бессовестнее чернокнижника Ларафа, центрального действующего лица «Боевой машины любви» и «Светлого времени ночи», я в жизни не создавал. То же можно сказать и о баронессе Зверде — по-моему, фэнтези-тусовка должна содрогнуться от отвращения и одновременно от восхищения при виде этого образа.
Все более амбивалентной становилась и мотивация главного героя, Эгина. В «Боевой машине любви», например, он бросается спасать своего друга и начальника только потому, что тот пообещал подарить ему собственную жену, как щенка какого-нибудь бассета. Критик Андрей Епанчин, помнится, писал, что Эгин тот еще «положительный герой». Епанчин вскрыл, так сказать, личину благовидности, под которой выступает этот вроде бы симпатичный парень, обозвав его коварным кагэбэшником. Я не буду с этим спорить — на херувима Эгин не похож ни внешне, ни внутренне. Как бы к этому ни относилась критика, я, как писатель, должен заметить, что чем шире диапазон добродетелей и пороков героя, тем интересней с ним работать. Ни абсолютные злодеи, ни абсолютные благодетели меня совершенно не интересуют. Мне не нравится работать с голыми концептами. Даже игра в камень-ножницы-бумага оказывается содержательнее такой работы.
— Сериалы «Пути Звезднорожденных» и «Свод Равновесия» разительно отличаются друг от друга и по авторской манере, и по стилистике, и по идейному наполнению. С чем связан такой резкий поворот в твоих мировоззрении и настроении?
— Знаешь, давай разберемся вот с этими фигурами речи: «разительно отличаются» и «резкий поворот».
Действие обоих сериалов — лучше сказать, циклов — происходит в одном и том же мире: мире Сармонтазары и Синего Алустрала. Но — со скромной временной разницей приблизительно в шестьсот лет. Если проводить какие-то аналогии с земной историей, получится, что Звезднорожденные — современники арабских набегов на Южную Францию и Италию, современники поэмы «Беовульф» и ранних редакций «Песни о Роланде». А Эгин, Лагха и прочие герои цикла о Своде Равновесия, соответственно, живут где-то в XV веке. Им современны война Алой и Белой розы, «Молот ведьм» и Жанна д’Арк.
Конечно, там, в Сармонтазаре, — совсем другая история, какие-то другие искривления времени, другие ритмы колебаний культуры. Но главное, история эта, хоть и другая, тоже не стоит на месте, как и на Земле. Происходит не то чтобы прогресс, но, как минимум, эволюция. Изменяются образ мыслей, политическое устройство, нравы, мораль. Вот насколько они изменились там, в Сармонтазаре, помимо моего участия и желания, настолько примерно и разнятся эти циклы — о Звезднорожденных и Своде Равновесия.
И последнее: спасение мира никогда не должно продолжаться дольше трех томов. Если в конце третьего тома мир не провалился в Тартар — значит, вы нудный, ленивый писатель.
— Весной выйдет твой новый роман «Карл, герцог». О чем он?
— Хочется ответить «не знаю»… Роман — о Европе XV века, о Бургундии и ее последних герцогах: Филиппе Добром и Карле Смелом, об их врагах, друзьях, женах, любовницах и детях. Дальше хочется продолжать в обычном духе аннотаций: «Над родом герцогов Бургундских тяготеет страшное проклятие, ибо за рождение Карла была заплачена непомерно высокая цена: кровь невинного человека. Но где-то там, в иных метафизических слоях, у маленького Карла есть надежные союзники и могущественные защитники. Есть они и у Людовика, короля Франции, — беспринципного интригана, сторонника кровавого и беспощадного объединения страны под своей безраздельной властью. Големы-убийцы и кланы властителей Гранады, сторонники Йорков и Ланкастеров, крестовые походы и придворные увеселения…»