Что касается стилистики, то она тоже вполне соответствует стилистике золотых девяностых годов. Не могу удержаться от цитат:
«— Привет, красавчик! — сказала она. — Я приглашаю тебя отдохнуть на рюмочку виски с приятной музыкой!»
«Пули настигли чудовище во время прыжка и отбросили его далеко назад, уронив на пол».
Кто скажет, что это не могучая литература, пусть первым бросит в меня камень!
КРИТИКА
ОПРАВДАНИЕ ЗЛА
Прежде чем начинать разговор о фантастике, стоит определить: а что такое — фантастика? Если мы обратимся за помощью к словарю, то узнаем, что фантастика — это нечто невозможное, непредставляемое, либо литературное произведение, описывающее вымышленные, сверхъестественные события. А уж за счет чего они сверхъестественны — шагнувшая ли вперед наука, магический ли параллельный мир диктует иные законы — это, в сущности, не важно.
И «степеней свободы» у фантастической литературы куда больше, чем у любого другого жанра. Не «все, что было или могло бы быть на самом деле», а «все, что только можно представить». Речь пойдет как раз о том, что же мы беремся представлять?
Сразу формулирую проблему — узко, применительно к литературе. Итак, «доброе зло». Эскадрильи добрых драконов — надо ли напоминать, что в системе архетипов европейской христианской культуры драконы могут быть просто злобными, а могут — мудрыми и злобными; легионы симпатичных некромантов; грифоны, оборотни, демоны и дьяволы всех рангов и мастей… Попытайтесь припомнить, какая из традиционно отрицательных фигур еще не удостоилась разнообразных вариантов реабилитации?
И вот интересный вопрос: а почему?
В темплтонской лекции Солженицына есть замечательные слова о том, что XX век нашел свой способ относиться к людоедам: с людоедами надо торговать. Не правда ли, очень близко к нашей теме? О причинах Солженицын говорит однозначно: «Если бы меня попросили назвать кратко главную черту всего XX века, то и тут я не найду ничего точнее и содержательнее, чем: „Люди — забыли — Бога“. Пороками человеческого сознания, лишенного божественной вершины, определились и все главные преступления этого века».
Итак — отказ, последовательное отступление от положений христианского мировоззрения, определившего моральную, этическую и архетипическую структуру восприятия мира в странах христианской культуры? А так ли все просто?
Сейчас принято ссылаться на повальное увлечение восточной философией — ни абсолютного добра, ни абсолютного зла, инь и ян, единство и борьба противоположностей… Впрочем, прошу прощения. Это, кажется, не из восточной философии. Но начато это было не нами, да и не сейчас; первые «реабилитированные» злодеи вышли из-под пера романтиков еще в прошлом веке. И я бы не стала считать Лермонтова или Гете скрытыми буддистами… Нет, определенно не стала бы. Но если все началось с романтиков, может, истоки стоит поискать в литературе и философии романтизма?
Что ж, давайте попробуем; думаю, не так уж мы и ошибемся.
С возникновением романтизма личностный взгляд на мир стал определяющим, самым важным и истинным, объективная же реальность — чем-то второстепенным, не важным, в перспективе — не существующим. Но личностный взгляд может быть «твой», а может быть — «мой» или какой-нибудь «его». А должен ли всеобщий враг быть врагом самому себе? Личностный взгляд на мир, субъективная реальность, включая в себя некое зло, всегда оставляет для него лазейку: то, что является злом для «меня», вполне может таковым не быть для какого-нибудь «него».
И вот тут есть смысл вернуться к христианскому миропониманию. Так вот, в христианской системе нет абсолютного зла. Нет и никогда не было. Даже Сатана — зло не абсолютное. Зато существует понятие абсолютной, всеконечной истины. А такая истина может являться категорией только объективной реальности, но никак не субъективной.