Да, Дивов пишет только об одном человеке, но зато этот человек — живой. Настоящий, такой, какой он есть. Любите и жалуйте. Или не любите и не жалуйте, дело ваше. Нужна ему ваша любовь…
На самом деле — нужна. Да вот только не судьба. Не умеют на этой планете так любить. Поэтому герой Дивова всегда одинок, даже в кругу людей, близких по духу. Он отнюдь не антисоциален, нет — просто ему категорически не подходит среда обитания. Он не требует от окружающего мира, чтобы тот подстраивался под него, но и сам не желает подстраиваться. А когда мир, возмущенный таким откровенным к себе пренебрежением, пытается его сломать… Что ж, ребята! Вы сами напросились…
«Я не хочу быть властелином этого мира. Мне плохо на этой планете. С самого детства. Так что либо я планету исправлю, либо мне на ней долго не протянуть» («След зомби»).
Почти Экзюпери. Только с диаметрально противоположным знаком. Герой Дивова — не Маленький Принц. У него нет высокой миссии — он просто живет. Встает утром с дикого похмелья и бежит к ближайшему пивному ларьку. Не приемлет тупость человеческую в любой форме. Любит всех женщин мира, но сердце его принадлежит только одной, и, защищая ее от жестокости жизни, он запросто может пустить в ход все, вплоть до гвардейского самоходного миномета. Всей душой болеет за родную страну — «пусть кричат „Уродина!“, а она нам нравится». Ненавидящий смерть, но вынужденный убивать, он облечен истинной ВЛАСТЬЮ — но она не нужна ему. Даже суперэкстрасенсу Тиму Костенко, способному походя поставить на уши родную Землю-матушку. Даже Павлу Гусеву с его формулой «Вы имеете право оказать сопротивление. Вы имеете право умереть». Даже адмиралу Рашену — последнему великому полководцу умирающей страны…
Насчет власти — герою Дивова ее приходится втискивать в руки едва ли не силком. И он еще будет трепыхаться и отбиваться ногами. Не потому, что боится ответственности, просто он и в самом деле не понимает, зачем она ему. Власть подавляет то, что он считает главной и, пожалуй, единственно значимой общечеловеческой ценностью — Свободу. И в первую очередь для самого властелина. Герой Дивова, по его же классификации, — это всегда «герой второго типа», герой поневоле. Он и рад бы задвинуть свое геройство куда подальше, да вот не получается. У обычного человека, втиснутого в критическую ситуацию, есть два выхода — подчиниться или подчинить. Подчиняться герой Дивова не умеет, а чтобы подчинять, нужна власть, которую он ненавидит всеми печенками. Поэтому он будет избегать конфликта любыми возможными способами, пока для этого есть хоть малейшая возможность. Очень человеческая реакция, в отличие от огромной массы персонажей, подобно Дон-Кихоту рыщущих по страницам современной фантастико-приключенческой литературы в поисках неприятностей покрупнее.
Возвращаясь к сказанному выше — именно эта черта в наибольшей степени придает герою Дивова достоверности. Наделяя персонажей теми или иными чертами, авторы уподобляют их маскам античного театра. Герой Дивова играет без маски — у него другое предназначение. Точнее сказать, он не играет вообще — много ли актерского мастерства требуется человеку, чтобы сыграть самого себя? Дивов моделирует не образы, а ситуации, проигрывая варианты поведения на одной-единственной модели, на одном психотипе — том, который знает лучше всего.
Создавая ситуацию для своего героя, Дивов следует проверенному поколениями фантастов правилу, внося в реально существующий мир минимум фантастических допущений. Кстати, именно на этом моменте чаще всего «заносит» молодых авторов. Стремление изобрести что-то принципиально новое приводит лишь к тому, что изобретение оказывается все тем же велосипедом, в лучшем случае на квадратных колесах, а описываемый мир настолько теряет связь с реальностью, что становится совершенно непригодным для восприятия среднестатистического читателя. Дивов вносит в реальный мир не более одного-двух фантастических элементов. Хотя «След зомби», думаю, ничуть бы не проиграл, если убрать оттуда НЛО-шный элемент, который, на мой взгляд, несколько дисгармонирует с общей картиной.
Стиль Дивова трудно отнести к какой-либо конкретной школе — он на удивление самобытен и самодостаточен и этим качеством выгодно выделяется из общей массы современных российских авторов. На фоне всеобщей моды рассуждать, кто с кем и против кого, кто у кого и что стащил и кто под кого «косит», позиция Дивова лично мне кажется наиболее выигрышной — он «косит» под самого себя и, по всей вероятности, весьма этим фактом доволен. При желании, конечно, в его романах можно разглядеть влияние и Стругацких, и Хайнлайна, и еще Бог знает кого — только вот вопрос: а надо ли? Все равно что искать сходство в творчестве Баха и Моцарта на том основании, что оба пользовались нотами, которых в принципе семь.