Едем дальше. Мотор вот-вот заглохнет. На спусках иду накатом, чтобы хоть каплю бензина сберечь. Верчу баранку и матерюсь. Голубоглазая слушает внимательно, лексикон свой чистоплюйский расширяет.
Что теперь делать, а? Патроны с неба не упадут, это ясно. Рано или поздно выбирать все ж таки придется — добренькой остаться или живой. Ну и проблемы у тебя появились, старушка!..
Встал мотор. Скрепя сердце крышку с бочки отковырнула и бак залила. Полный бак, под завязку. Так, чтоб хоть костер славный получился, если кто, не такой совестливый, в меня из засады пальнет! Злюсь на себя, аж укусить хочется.
И тут вижу — поперек дороги толстенное бревно лежит. Тачка, которую я пропустила, пустая стоит, в бревно капотом уткнувшись. Двери распахнуты, внутри все кровью забрызгано — и тишина гробовая. Я сразу поняла: не повезло ребятам. Меня проскочили, а тут им и гоплык пришел. Мне бы сразу деру дать, но пока на тормоз давила, стало поздно.
Слева от дороги — частокол какой-то, горшками поверху утыканный. Когда подъехала поближе, разобрала, что не горшки это, а человеческие головы. Еще сильнее смыться захотелось, но дорога узкая, по обе стороны — канавы, не развернешься. Заднюю передачу врубила, однако ни к чему уже это было. Обернулась — сзади на асфальт бульдозер выбирается. Где ж они, суки, его прятали? Должно быть, в яме замаскированной. Все, пропала ты, девка! Допрыгалась. На этот раз не уйдешь.
Встала я и жду. Бульдозер тоже встал, хотя мог запросто ковшиком наехать. А что ему — куда я теперь денусь? Не буду же до бесконечности в жестянке сидеть и от голода подыхать! Обидно до чертиков. От кукурузников и от бандитов городских ушла, а тут в такую примитивную ловушку угодила. А еще обиднее, что патронов мало. Четверых уложу, ну, может, перышком дадут помахать, хотя вряд ли…
Тут мужик на дорогу выходит — здоровенный такой, красномордый, с усами вислыми — и топает медленно к автобусу, в себе уверен, значит. Кажется, безоружный даже. Лесной брат, мать его! Встал перед мордой автобусной, большие пальцы в карманы засунул, с пяток на носки покачивается и говорит спокойненько:
— Ствол опусти, дура! У нас все твои головастики на прицеле и сама ты тоже, само собой. У меня к тебе конкретное предложение. Дважды повторять не буду. Спускайся и железки выкидывай!
Я смекнула: если сразу не замочили, значит, я им для чего-то нужна. Для чего — понятно, но как бы этим воспользоваться?
— Ладно, — сказала я. — Только малолеток не трогайте! Тронете хоть одного — я себе вены перегрызу!
— Видали, какая б…ь? — Мужик обернулся, обращаясь к кому-то, кого я из автобуса не видела. — Она еще условия ставит! Ты чего-то не поняла, узколобая! Спускайся, говорю, обслужишь меня. Если постараешься, поживешь еще немного. До завтра.
Спорить бесполезно. Вышла я из автобуса, автомат бросила и нож засапожный тоже. Голой себя сразу почувствовала. Голой и ничтожной. И даже будто кожу с меня содрали. Между ребер ветер сквозит и нутро беззащитное обдувает… А этот ублюдок здоровенный уже штаны расстегнул и ваньку-встаньку своего вынул.
— Слушай, — говорю я ему. — Может, не при детях, а?
— Заткнись, паскуда, — отвечает. — Пусть привыкают. Ты у них первой учительницей будешь, если, конечно, я их на жаркое не пущу.
Я секунду колебалась. До ножа всего два шага было. Может, и не успею этого борова проткнуть, но хотя бы себе глотку перережу. Или кореша его пусть меня растерзают… Если бы я одна была, то наверняка так и сделала бы. Потому что унижение предстояло невиданное, нечеловеческое. Лучше сдохнуть. Но тогда и эти двенадцать сдохнут страшной смертью. А перед тем все самое худшее увидят. Ради чего же я их за собой тащила? Лучше бы уж в чистом поле бросила… Но если скота этого «обслужу», как сама жить дальше буду? Знала я точно, что пытка ждет меня ежесекундная и невыносимая. Не будет мне покоя ни днем ни ночью. Память проклятая доконает. Вдобавок черт меня дернул на частокол глянуть.
Узнала я головы ближайшие. Белые еще, совсем свеженькие. Слева — Ванечкина, а рядом — той бабищи, что меня кинула. Вот и свиделись. Глазенки ихние вороны выклевали, и очень уж был у обоих неприглядный вид. Выходит, поторопилась ты, толстуха, палец мне показывать. Самой тебе судьба палец показала… А ты, дурак, куда торопился? Значит, подвело тебя чутье твое знаменитое? Не знал ты, что тебя здесь ждет. Не свернул, не залег вовремя… Ну, не очень грустите, ребятки, скоро и моя черепушка рядом с вашими окажется, под солнышком забелеет. Прочим бродягам в назидание.
А под конец я голову голубоглазой отчего-то представила, на заостренный кол насаженную. Представила — и больше не колебалась. Подошла к мужику и опустилась перед ним на колени…
Должен заметить, моя новая подруга себя не щадила. Полежала полчасика под деревом и снова начала собираться в путь. Даже дурацким птичьим глазом я различал на ее лице следы усталости, накапливавшейся в течение многих месяцев. Сейчас, когда дело шло к развязке, это лицо было слегка обрюзгшим, помятым и серым. Оно хранило остатки подпорченной красоты, но, на мой вкус, красоты дикарской и грубой. Слишком мясистые губы, слишком выпуклая лепка скул и подбородка, слишком крупные зубы… Нет, однозначно не мой тип.
Я осознал, почему так пристально изучаю ее. Я пытался угадать, какими окажутся черты будущего пацаненка. МОИ черты. Но что можно понять, если детеныш, сидящий внутри, высосал из нее все соки? Хотел бы я быть похожим на мамашу? Вряд ли — однако, как говорится, родителей (ха-ха!) не выбирают…
Девка залезла в автобус и вырулила на дорогу. Я снова взобрался на спину смердящего дохляка, и тот потрусил вслед, предоставив мне трястись, будто в лихоманке, и сыпать ругательствами. Спасибо, хоть палящий прожектор в небе слегка притух и начал падать к горизонту. Случись моя охота зимой или поздней осенью, все козыри были бы у меня на руках.
А впрочем, главные события еще впереди. Поглядим, что в прикупе. Неизвестно, куда девка меня за собой затянет, прежде чем наступит моя очередь определять направление. Я-то думал, что припрятал в рукаве туза и в любой момент могу его предъявить… Судя по всему, характерец у нее не подарок, а значит, тогда наверняка сгодится и ошейник, который я приготовил заранее. Это была вещица из тех, какими торговцы награждают своих невольников. Надежный сторож, добрая сталь — не всякая ножовка возьмет.
Смеркалось. Девка перла на север до тех пор, пока еще могла различить дорогу своими не слишком чувствительными гляделками. Хорошо, что автобусные фары были разбиты, а то у нее хватило бы наглости свет врубить.
Рельеф быстро менялся — и не в лучшую сторону. Кажется, мы забрались в предгорье. Впереди, сквозь облачную дымку, проступал изломанный контур какого-то хребта. Эти места были обделены растительностью; нас окружали голые скалы.
Вряд ли будущая мамашка стремилась достичь перевала; скорее всего, у нее здесь имелось укрытие. Эта шлюшка преподносила один приятный сюрприз за другим… Дорога почти потерялась под оползнями и завалами. С обеих сторон вздымались крутые склоны. Даже дохляк с трудом продвигался вверх, лавируя между нагромождениями камней, что ж тогда говорить об автобусе! Я очень быстро потерял его из виду в извилистом ущелье, но слышал все время. Натужный рев движка раздавался совсем близко, отражался от каменных стен, возвращался многократным эхом. Девка не жалела ни себя, ни железа. Я придержал дохляка, чтобы она тоже ненароком не услыхала, как стучат его копыта.
Ну и местечко выбрала, мать ее так! Ни одной животины в пределах досягаемости, и даже с костром могут возникнуть проблемы. Автобусный движок был на пределе. Не настолько же брюхатая тупа, чтобы не понимать этого!
Неужели отчаянная сучка не собиралась возвращаться? А если даже и так, то как тут жить? И невольно возникал вопрос: что находилось по ту сторону хребта? Чертовски интересно. Скорых и внятных ответов не предвиделось. В такую дыру меня еще никогда не заносило…
Тишина обрушилась внезапно, будто гигантский кулак раздавил назойливо жужжавшую муху. По моим понятиям, сгустились глубокие сумерки, а для девки, наверное, наступил непроглядный мрак. Я остановил дохляка и снял очки.