— А как же?
— Руками бери.
Тамара укусила вареник, и из него полился густой сироп.
— Ой, дядина, до чего ж сладкие! — сказала Тамара. — С чем они?
— С крыжовником. Ешь, ешь, потом нахваливать будешь.
Тетя Луша выбрала вареник покрупнее и положила Пете на тарелку. Петя покосился на вареник, подул на него и взял.
Одолел Петя половину вареника и чувствует — больше не может, наелся уже. А тетя Луша все угощает, приговаривает:
— Ешь, Петро, ешь, пока не засмеешься.
Петя подождал, чтобы тетя Луша отвернулась, и толкнул под столом сестру.
— Тамара, — прошептал Петя.
— Ну, чего тебе?
— Не могу я...
— Что случилось? — спросила тетя Луша.
— Петух вареник не может доесть, — объяснила Тамара.
— Вот так казак — и одного вареника не осилил! — засмеялась тетя Луша.
Петя надулся.
— Ты, Петюшка, не серчай на меня, я ведь пошутила.
В это время тихо постучали в дверь.
— Да заходите, кто там? — откликнулась тетя Луша.
Дверь отворилась, и боком вошла девочка в пестром платье и матерчатых сандалетах.
— A-а, Нюра, — сказала тетя Луша. — Как шелкопряды? Ничего не случилось?
— Ох, тетечка Гликерия! — взмахнула руками Нюра и затараторила, при этом краешком глаз из-под тонкой черной бровки поглядывая на гостей. А глаза у нее до чего ж были юркие да любопытные! — Ох, случилась, тетечка Гликерия! Шелкопряды задыхаются. Лето душное, они совсем-совсем задыхаются. — И Нюра прикрыла глаза своими темными густыми ресницами и показала, как гусеницы «совсем-совсем задыхаются».
— Погоди ты охать, — остановила ее тетя Луша и встала из-за стола. — Много гусениц-то погибло?
Нюра подняла ресницы.
— Нет, еще немного. Трохи-трошечки даже. Варя говорит: может, они желтухой заболели. А Маша уже плачет.
— Ну, а так в колхозе все в порядке?
— Все в порядке, только вот гусеницы наши...
— Пошли к вашим гусеницам.
— Дядина, и я с вами, — сказала Тамара.
— И я тоже, — сказал Петя и с облегчением отодвинул тарелку с недоеденным вареником.
Вышли на улицу. Впереди шла тетя Луша, за ней — ребята.
Встречные первые здоровались с тетей Лушей, поздравляли с приездом. На селе тетю Лушу любили.
Тамара и Петя разглядывали село.
На высоком яру были разбросаны мазанки с глубоко сидящими в стенах чистыми оконцами. Почти над каждой хатой возвышалась мачта антенны. Возле хат кое-где, прислоненные к плетням, стояли велосипеды. За хатами — сады и огороды, которые спускались вниз, к небольшому пруду.
Нюра шла вприпрыжку и рассказывала Тамаре и Пете о колхозе и шелкопрядах. Молчать Нюра, очевидно, не умела.
— А шелкопряды эти наши. Мы, пионеры, за ними ухаживаем. Государство за коконы большие деньги платит. Мы тогда для школы библиотеку купим. Все-все самые новые книжки достанем. У вас в Москве в школе много книжек?
— Много, — сказал Петя.
— И у нас будет много. А тетечка Гликерия нам помогает. Она всем в колхозе помогает.
— А чем вы гусениц кормите? — поинтересовалась Тамара.
— Тутовником. Они были маленькими, а теперь выросли. Скоро коконы вить будут, только б не подохли.
— А тутовник — это дерево такое, да?
— Дерево, да. Шелковицу знаете?
— Мы сегодня утром ели, — объявил Петя.
— Вы ягоды ели, а гусеницы листья едят.
— Чудно! — удивился Петя. — Ягоды куда слаще.
— Ой, пожар! — воскликнула Тамара. — Смотрите скорее! — и показала рукой в поле, где стояла спелая пшеница.
Над пшеницей курилось белесое марево, а в одном месте пробивалось облачко дыма.
— Это не пожар, — успокоила Нюра, закрываясь от солнца ладошкой, — это молотилки работают. От зерна всегда пыль идет, вроде дыма.
Гусеницы помещались в отдельном доме. Над входом в дом была прибита вывеска с надписью:
Питомник тутового шелкопряда.
Пионерское звено № 2.
Звеньевая Маша Прокофьева.
Сама звеньевая сидела на траве в тени от крыльца и заплетала косичку. При виде тети Луши звеньевая вскочила и побежала навстречу.
— Тетя Луша! — закричала она радостно, но тут же, прижавшись к тете Луше, беззвучно заплакала.
Видно было только, как у нее на спине дергалась недоплетенная косичка.
— Ну-ка, Машутка, — сказала тетя Луша и кончиком косы вытерла ей со щек слезы, — прекрати панику.
Маша перестала плакать.
— Не буду больше. — Серые глаза Маши посветлели, на щеке задержалась и поблескивала слезинка.
В доме стояли широкие трехэтажные полки, сплетенные из камыша. На полках лежали ветки с листьями, густо покрытые большими беловато-желтыми гусеницами. На стене висели список звена и расписание дежурных по питомнику. Рядом — градусник.