Вообще кот оказался очень крикливым и обидчивым. За большие уши Леонид Аркадьевич и Гарька окрестили его Ушастиком.
Леонида Аркадьевича все больше увлекала вольная, ни от кого не зависимая жизнь в Черемушках.
Галстук, резинки для рукавов и даже косточки от воротничков лежали в чемодане нетронутыми: Леонид Аркадьевич разгуливал в рубашке с расстегнутым воротом, с подвернутыми рукавами.
Никогда прежде не доводилось ему проводить свой отпуск так просто и в то же время так увлекательно.
Арабские и персидские книги были оставлены в покое. Леонид Аркадьевич с любопытством постигал премудрости варки лапши или капустника, приготовления салата из помидоров и огурцов, ухода за керосинкой. Приятно было плотничать, малярничать, пилить дрова.
Общение с Гарькой пробудило в Леониде Аркадьевиче лучшее, что было когда-то у него самого в детстве.
И он теперь часто подумывал о том, что каждый человек до глубокой старости должен сохранять в душе частицу своего детства, частицу той неповторимой поэзии и искреннего счастья, которое в детстве бывает во всем: в круто посоленном куске житного хлеба на завтрак, в игре в лапту или чижика, в разгуливании босиком по росистой утренней траве, в кислых, еще зеленоватых яблоках, в подслушивании в лесу птичьих разговоров...
Однажды Леонид Аркадьевич принес от Якова Даниловича косу и объявил Гарьке:
— Ну-с, молодой человек, сегодня идем на косовицу.
— Куда это?
— Траву косить.
— А для чего?
— Набьем матрацы.
Оба в майках вышли на участок перед домом. За ними вышел и Ушастик. Трава стояла жаркая, высокая, Гарьке по колени.
Леонид Аркадьевич только видел, как косят, но сам пробовал впервые.
Раз! Широкий замах косой. Два! Коса с силой врезается в землю.
Леонид Аркадьевич с трудом выдергивает из земли косу.
Опять раз — замах!
Два — коса снова в землю!
Смеется Гарька, смеется Леонид Аркадьевич.
Ушастик, пока коса бездействует, осторожно ее обнюхивает.
Вдруг через забор с соседнего участка перелетает цветной резиновый мяч, и вслед за мячом между планками забора появляется голова девочки.
Все молча смотрят друг на друга.
— Меня зовут Диля, — говорит девочка. — А это мой мяч. Дайте, пожалуйста!
Гарька поднимает мяч и подает девочке.
— Спасибо, — кивает девочка. — А вы давно здесь живете?
— Давно, — отвечает Гарька. — А ты?
— А я только приехала с бабушкой. Очень скучно... А это ваша кошка?
— Наша.
— У меня тоже есть. Мы из города привезли. Хотите, покажу?
— Покажи.
Девочка скрылась среди кустов жимолости.
— А как же, Гарька, твоя свинка? — призадумался Леонид Аркадьевич.
— А ведь уже прошло почти три недели.
— Но все-таки ты близко к забору не подходи.
Девочка вскоре вернулась. В руках у нее, перехваченный поперек живота, трепыхался большой кот.
— Вот видите какой! — сказала девочка, просовывая морду кота сквозь забор. — Это Мамай. А вашу кошку как зовут?
— Нашу — Ушастик, — ответил Гарька.
Мамай оказался еще хуже Ушастика: он был с клочковатой шерстью, какой-то рваный, с мускулистыми лапами и с жадными на драку раскосыми глазами.
Заприметив в траве Ушастика, Мамай весь съежился, напружинился и начал вырываться у девочки из рук. Ушастик прижал уши, вздыбил хвост и тихонько заворчал.
— Диля! — позвали со двора.
— Я здесь, бабушка.
— Где здесь?
— Ну, здесь...
Показалась бабушка. Леонид Аркадьевич поправил очки, убрал косу за спину и раскланялся.
— Вы, значит, наши соседи, — сказала бабушка. — Очень приятно! Хозяйством занимаетесь?
— Да так, понемногу, — ответил Леонид Аркадьевич, укрывая за спиной косу.
— Бабушка, — сказала Диля и бросила на землю Мамая, который тотчас повернулся мордой к Ушастику, — можно мне к ним?
— Вы разрешите? — обратилась бабушка к Леониду Аркадьевичу.
— Извольте, — поспешно сказал Леонид Аркадьевич. — Но, видите ли, Игорь три недели назад перенес свинку...
— Свинку? Диля уже переболела, так что неопасно. Да и три недели — срок для карантина достаточный.
— Вы полагаете?
— Да, вполне.
Между тем Мамай и Ушастик по разные стороны забора медленно пятились один от другого, воинственно напрягая лапы. Было ясно: друзьями они не станут.
Диля отыскала в заборе отверстие пошире и пролезла в него.
— Диля, — сказала бабушка, — только как я позову обедать — иди, не задерживайся.