* * *
Вечером играли в домино. Играть она не умеет— и правил не знает, и проигрывать не хочет.
— Нет, не я проиграла! Нет, я выиграла!..
Пришлось объяснить, что такое проигрыш и что такое выигрыш и как надо относиться к ударам судьбы.
* * *
Были гости. Гости пили водку.
— Это они что— лекарство пьют?— спросила Машка.
Оказалось, что в Пушкине дядя Прокофий пил с кем-то водку и Маше нашли почему-то нужным сказать, что это лекарство. Обман маленький, “невинный”, а почему-то противно. Ужасно не люблю обманывать маленьких.
26.8.61.
Вчера сказала маме:
— Ты почему то папу, то меня кормишь? А когда же ты сама будешь есть?
— Мне, Машенька, некогда.
— Хочешь, я тебе ряженку оставлю?
А ряженку она очень любит.
— Спасибо, Машенька.
Оставила ровно половину банки. Потом посмотрела, примерила на глаз:
— Еще одну ложечку возьму...
27.8.61.
Сегодня прекрасный день. Голубое небо. Солнце. Но, кажется, ветер. Белая занавеска у меня на окне надувается и плещется, как парус.
Мама и Маша ушли в Зоологический сад. Там народился у жирафа жирафенок, у львов— маленькие львята.
На днях были в ЦПКиО. Мама стала разъяснять Машке, что такое Арктика и что такое Антарктика.
Спрашивает:
— Где белые медведи живут, знаешь?
— Знаю. На севере.
— Правильно. А на юге кто живет?
Задумалась только на одну секунду:
— Бабушка.
* * *
Там же.
— Мама, пойдем посмотрим пельмени.
— Какие пельмени? Где?
— В детском городке.
А там на щитах изображены не пельмени, а пингвины.
29.8.61.
Рассказывает матери сказку:
“Девушка упала в воду, но не утонула, а осталась жива. Кто-то ее заколдовал, что она семнадцать лет будет спать. Потом она умерла по-настоящему. (Ты, мамочка, не бойся, конец все-таки будет хороший!)
Плывет она и вдруг видит— навстречу ей плывут два короля в аквалангах...”
А что ж— все понятно. Для нее и акваланги, и корона, и золотой башмачок, и черная коробка диаскопа— одинаково и волшебство, и реальность.
2.9.61.
У Машки вчера был праздник: весь день гостила у нас живая кукла— Машкина племянница Аллочка Кальницкая, она же Кулемушка.
Конечно, это наслаждение— держать эту двадцатифунтовую куклу на руках, играть с нею, надевать на нее платьице и штанишки. Даже вытирать ей платочком губы— и это было радостью.
Но к этой радости примешивалось и нечто горькое: ревность!..
Вся нежность, все поцелуи, улыбки, восторги были обращены к маленькой. И я очень хорошо видел, чувствовал, как где-то в глубине Машкиной души шевелится неприязнь к этой улыбающейся розовощекой малышке. Ничего! Это очень полезно. Любовь победит, переборет эту неприязнь. А Машка слегка сдвинется с того места, которое называется “пуп земли”.
5.9.61.
Часа два гуляли вчера с Машей. Вышли из ворот— солнечно, прохладно, дует ветер.
Зашли в сад при большом доме на Мичуринской улице. Собирали желуди и голубиные перья. В этом саду— маленький игрушечный домик, мечта всех ребятишек, особенно девочек. Домик набит девчонками лет по шесть-семь. Побежала туда и Машка.
— Можно и мне с вами играть?
— Можно. Тебя как зовут?
— Маша. А тебя? А вас?
— Меня Лена. Меня Таня. Меня Маня. Дай перышко.
— Пожалуйста.
И раздала все перышки. И все желуди.
Играли в прятки, в палочку-выручалочку. Машка до сих пор играть не умеет и не пытается даже научиться. Просто бегает и смеется.
* * *
— Ты что плачешь, Маша?
— Я просто так. Не то плачу, не то смеюсь.
6.9.61.
Ходили вчера за покупками— в молочный и другие магазины. Машка помогала— стояла в очередях, хотя что такое очередь— до сих пор не понимает.
— Стой,— говорю,— вот здесь, за этой тетей.
Возвращаюсь и вижу, что лишь одна часть задания дошла до нее: стоит здесь, то есть там, где была поставлена. А тетя... тетя уже далеко, а за ней еще пять теть.
В другой раз говорю:
— Иди стань в очередь у кассы.
Через две минуты ищу— нет Маши в очереди.
Вижу— стоит у другой кассы, у неработающей. Стоит сбоку, беспечно покачивает ногой, терпеливо ждет меня...
* * *
Ночью мы с мамой рассадили в столовой на тахте всех Машиных кукол.
Утром Машка вошла в столовую и буквально остолбенела.
По словам мамы, минуту стояла молча в дверях и наконец выговорила:
— Мама, ты знаешь!.. У Катарины сегодня день рождения. К ней все дети в гости пришли!..
А минут через пять спросила:
— Мамочка, это они сами, или это ты их так посадила?
Ах, Машка, Машка, счастливый ты человек!..
* * *
Читал ей на прогулке стихи Хармса.
— Это кто написал?
— Хармс.
— Как?
— Хармс. Даниил Иванович Хармс. Очень хороший поэт.
— А где он сейчас?
— Умер.
Помолчала.
— Почему это все умирают писатели?
7.9.61.
На Кировском проспекте папа зашнуровывал Машке ботинок, и вдруг она закричала:
— Ой, здравствуйте! Здравствуйте!
И еще раз:
— Здравствуйте!
— С кем это ты?
— Ты не знаешь. Это моя знакомая.
Пошли догонять.
— Кто же это?
— Это доктор. Знакомая. В больнице Эрисмана меня лечила.
Не догнали. Да и хорошо сделали, пожалуй. Докторша шла с мужем, а у того на руках— ребеночек.
* * *
Третьего дня сидели в уютном садике— во дворе Дома художников.
Я сказал, что здесь, кажется, живет художник А.
— Это какой?
— А тот, что рисовал картинки к книге Бианки “Зоопарк”.
— Ты знаешь, папочка, надо им написать: почему для детей такие грустные книжки пишут? Я плохо сплю, когда мне что-нибудь грустное или страшное перед сном читают.
8.9.61.
Предложил Маше:
— Хочешь, поедем туда, где я родился и провел детство?
Подумала.
— Я лучше в Зоопарк хочу.
Все-таки поехали в места папиного детства.
На автобусе добрались до Никольского рынка, а там пошли пешком— до бывшей Покровской площади, по Английскому к Фонтанке и по Фонтанке— к двухэтажному домику с балкончиком посередине.
Вечером Машка сказала, что ей больше всего понравился этот балкончик и то еще, что в этом доме жил “маленький Алексейчик”.
Вошли во двор— грязный, “захламленный” и все-таки знакомый до последнего камушка.
У папы самым буквальным образом замирало сердце.
Маленький мальчик на трехколесном велосипеде (папа вспомнил себя в этом возрасте, на этом же месте и на таком же велосипеде) с места в карьер сообщил папе:
— Сегодня пожарные приезжали!
— Пожар был?
— Ага.
Недаром, значит, папу потянуло в эти места.
По Лермонтовскому дошли до Балтийского вокзала. По пути, на Покровской площади и на Лермонтовском, заходили в какие-то кофейни, ели крутые яйца, пирожки, пили тепленький кофе.
От Балтийского до Финляндского ехали на метро. И вечером Маша по секрету сказала маме:
— Все-таки больше всего мне понравилось метро.
* * *
Светский разговор за столиком кафе:
— Ты знаешь, папа, Сяо-Сяо хотя китаянка, она очень любит украинский борщ. И, абарот, не любит лягушек.
Сяо-Сяо— это кукла.
* * *
На днях мы были в садике, где Маша играла с девочками в пятнашки (палочку-выручалочку). Девочки считались. В считалке такие слова:
Здравствуй, попочка-дружок,
Сколько стоит пирожок?
На следующий день я говорю:
— Как это звали девочку, с которой мы играли? Которая считала.
— Таня! Плохая девочка!
— Почему?
— Говорит “попочка”.
Понятия не имела, что попочка— это попугай.
11.9.61.
Сейчас только хватились: батюшки, ведь Машка уже вышла из возраста “от двух до пяти”!.. Вышла, следовательно, если верить Чуковскому, из периода гениальности и перешагнула, если верить Макаренке, через ту черту, когда уже завершено основное воспитание ребенка.