Но мы, несмотря на это, еще пытаемся воспитывать ее.
12.9.61.
Сидели вчера в Дивенском садике. Впрочем, сидел я, а Машка играла— или, вернее, делала попытки вступить в игру с незнакомыми девочками. Да, не скрою, отцовское сердце больно сжималось, когда он видел издали, как Машка подбегает к компании девчонок лет по шесть-восемь, что-то им говорит (“Девочки, можно с вами поиграть?”) и тотчас отходит в сторону. По-видимому, ответ этих высокомерных девиц гласил:
— Иди, иди, карапет, без тебя обойдемся.
Машка возвращается ко мне. Я ее не расспрашиваю, она тоже ничего не говорит. Только говорит:
— Лучше я здесь посижу. Одна поиграю. С Люсенькой. Это даже интересней.
Люсенька— это кукла.
Неправда, что с Люсенькой интересней, чем с живыми девочками. Через пять минут— опять:
— Папочка, можно, я с этими девочками на качелях покачаюсь?
Наконец она находит себе товарища. Мальчик. Школьник. Лет одиннадцати-двенадцати. В ученической фуражке. Вижу, ведет этот парень, тянет за веревочку деревянный грузовик, сзади гордая и счастливая бежит Машка, а в кузове грузовика сидит, покачиваясь, ее Люсенька.
* * *
На днях, когда мама утром во время гимнастики рассказывала ей об олимпиаде и говорила о разных странах, Машке очень понравилось слово “СССР”.
Много раз на дню— ни с того ни с сего, но звонко, с аппетитом:
— Эс-эс-эс-эр! Эс-эс-эс-эр!
* * *
Не помню, по какому случаю, зашел у нас разговор о моей книжке “Часы”.
Ах, да, вспомнил! Звонила Г.В.Антонова, мой редактор, просила зайти, посмотреть рисунки к этой книге. Я собирался идти с Машей. А ей не хотелось. Я объяснил ей, зачем мне нужно. И стал рассказывать сюжет “Часов”. Показал старое издание с литографиями Пахомова. Она стала умолять:
— Папочка, прочти!
Думал, не выйдет ничего. Книга все-таки не на пятилетних.
И что вы думаете: слушала! И дальше просила читать.
Правда, пересказать не может, но она не может пересказать и “Девочку Машу” Введенского[ 16 ], и “Золушку”, и “Дюймовочку”.
Продолжение было обещано вечером. Вечером пришла ко мне— заставила читать.
Сцену в ванной слушала так, как слушают ее обычно ребята,— давилась от хохота.
Невольно зашел у нас разговор о том, что такое детский дом, что такое сирота и тому подобное.
Объяснил разницу между детским домом и детским садом.
Наговорил лишнего, как потом выяснилось.
— Кто живет в детском доме?— спрашивает Машка.
— Сироты. У кого нет ни папы, ни мамы.
— А если только мамы нет?
— Тоже.
— А если папы нет?
— Тоже.
— А папа же может кормить ребенка?
Объясняю, что все люди работают и что большинство работает не дома, уходят на весь день.
— Но ведь кормить-то он может девочку!
Долго не могла уснуть. Плакала. Звала то меня, то мать.
* * *
— Мама, я тебе никогда не рассказывала веселую сказку? Рассказать?
— Расскажи, пожалуйста.
— Жил-был король. И жила-была королева... У короля было девять мальчиков и девять девочек. Король ходил на работу, а дети очень шумели. Потом, когда он приходил с работы, он брал детей гулять. У всех девочек были сумочки, а у мальчиков— машины.
Народ говорил:
— Это вы что, детский сад ведете?
А королева готовила обед на кухне.
14.9.61.
Вечером читал ей (у себя в комнате, пока проветривалась спальня) “Слона” Куприна.
Пришлось на ходу переписывать рассказ— так много там непонятного, чуждого, дикого для современного ребенка: и “я сам— хозяин дома”, и “в гостиной”, и “городовой”, и “я за все заплачу”, и торты, которыми кормят слоненка. А кроме того, девчонка в этом рассказе такая противная, что пришлось тоже на ходу подкрашивать, подрисовывать ее.
* * *
По-прежнему на каждом шагу: “Так и знала!”
— Так и знала, что ты так скажешь.
На днях мама у нее спрашивает (перед обедом):
— Ты вымыла уже руки?
— Так и знала, что ты так скажешь. А теперь ты скажешь: “Если не вымыла, то мой быстрее”.
17.9.61.
В парке Ленина девочка Оля с двухколесным велосипедом на толстых шинах. Девочка эта умеет считать до тридцати по-русски и до десяти по-английски. Машка слушала, слушала, не вытерпела хвастовства этой милой, в общем-то, девицы и начала загибать пальцы:
— Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь...
Насчитала самостоятельно, то есть без подсказки, до сорока или даже до сорока пяти.
Я сказал:
— А теперь считай по-грузински.
— Как?! Я не умею.
— Эрти, ори...
— Это же гимнастика!
Понятия не имела, что это— цифры. По-грузински считает мама, когда занимается с нею гимнастикой. Слова эти пристегнулись к мостикам, приседаниям, к бегу на месте. И Машка думала, что эти “эрти, ори, сами”— что-то вроде аккомпанемента.
В саду нас настиг дождь. Насквозь промокли. Дома растирались и сушились.
* * *
Объяснил ей, что такое мясо.
Она перебивает. Ей хочется самой все объяснить.
— Значит, так,— говорит она.— Корову стреляют, потом берут и кладут в магазин, да?
19.9.61.
Сегодня обнимает меня, смотрит мне в глаза и говорит:
— Папочка, а из чего делают глаза?
С самым серьезным видом я начинаю объяснение:
— Берется монпансье...
Вытаращила глазенки:
— Правда?!
И уже вся горит любопытством:
— Нет, правда, папа? Из лимпасье глаза делают?
* * *
Никак не может научиться правильно говорить некоторые слова.
Говорит:
лимпасье (вместо монпансье),
прадва (вместо правда),
каклеты (вместо котлеты).
* * *
Я зову ее Маша и даже Машка— она не обижается. Но огорчается, даже протестует, когда Машей или даже Машенькой назовет ее мама.
То и дело слышится в нашей квартире:
— Не зови меня Маша! Зови Манюся!
Если “Манюся”,— значит, мама любит ее, не сердится.
20.9.61.
Хотел накапать Машке в нос санорина. Отбивается, хнычет. Накапал все-таки.
И вдруг— громкий плач.
— Что такое? В горло попала?
— Не-е-ет...
— А что же ты плачешь?
— А-а-а-а! А-а-а-а! А-а-а-а-а!
Взял бутылочку из-под санорина, стал собирать ее слезки. Говорю:
— Ты слыхала? Тому, кто полную бутылочку соберет, в Зоопарке дают пони.
Сразу перестала плакать.
— Правда? А где же он будет стоять? Ведь в квартире нельзя пони.
— Жеребеночка можно. Давай, давай, плачь дальше.
И подставляю бутылочку.
Стала пробовать плакать— ничего не выходит.
Способ старый, не мною выдуманный.
* * *
Играет во что-то с Буратино. Объясняет мне:
— Мы едем в Тбилиси. Это у нас ночное кафе... то есть куфе... кухе... кухве...
Не сразу понял, что она пытается вспомнить слово купе.
21.9.61.
Ходила с папой в Литфонд к глазному врачу, оттуда прошли на Литейный в книжные магазины...
В саду Машка ловила золотые осенние листья, которые все летели и летели и не желали попадаться ей в руки...
* * *
А сегодня утром мама зовет меня:
— Посмотри!
Прихожу. Машка сидит на табуреточке перед маминым “тувалетом”, смотрит в зеркало и на разные голоса разговаривает— сама с собой:
— Девочка, давай познакомимся? Тебя как зовут? Меня— Маша.
— И меня Маша.
— Поиграем давай?
— А как?
— Ну, давай на этом диванчике ездить... будто это автобус.
* * *
Третьего дня вечером играли в лото: папа, мама, тетя Неля и Маша.
Машка страшно хочет выиграть. Громко зарыдала, когда кто-то сказал, что сейчас выиграет, кончит партию, тетя Неля.
— Я! Я хочу! Я!..
В выигрыше самое приятное— получить приз, столбик леденцов, и угощать ими всех своих противников.
16