…
Как известно, классический «Аквариум» того периода состоял из четырех человек. Ими были БГ, Дюша Романов, Всеволод Гаккель и басист Михаил Файнштейн по прозвищу Фан. В те времена, впрочем, с фамилией Файнштейн жилось несладко, поэтому Фан предпочитал называть себя Васильевым — по фамилии жены.
Так вот, на стадии записи альбома «Треугольник» к «Аквариуму» подключились еще двое участников. Это были барабанщик Александр Кондрашкин, переигравший практически во всех питерских командах, и легендарный уже тогда композитор и пианист Сергей Курехин.
Борис Гребенщиков: Курехина мы позвали по совету моего старого приятеля музыковеда и джазолога Саши Кана, который сказал: «По-моему, Курехин — то, что вам нужно». А мне как раз был нужен кто-то, кто сыграл бы фейерверк на рояле. Пришел Сережка и не только сыграл фейерверк на рояле, но еще и очень помог с аранжировками и со всем остальным. У него изначально был другой подход. Мы занимались художественной самодеятельностью, а он по складу ума был профессиональный музыкант.
«Аквариум», как известно, был основан еще летом 1972 года, однако по-настоящему дал о себе знать только в начале 1980-х. Причина была проста и банальна, и называлась она Советской армией. Первым отслужившим был Гаккель, он загремел еще до «Аквариума» и в 1973 году уже демобилизовался. Басист Фан служил в середине 1970-х, Дюша — в конце. Одного Гребенщикова пронесло — он успел получить высшее образование.
Всеволод Гаккель (из мемуаров): Рассказывать, что такое армия, бессмысленно. Совершенно очевидно, что это потеря времени и, может быть, самых лучших годов юности. И я очень рад тому, что для меня они прошли более-менее безболезненно.
К 1981 году с Вооруженными силами развязались все. Гребенщикову просто-напросто исполнилось двадцать семь лет, и военкомат его дергать перестал. Очень, надо сказать, вовремя: как раз к 1981 году афганская война превратилась в затяжную, и в Советский Союз потянулись первые самолеты с «Грузом-200» (тут надо сказать, что за десять лет афганской войны погибло вдвое меньше наших сограждан, чем сейчас гибнет за год в автокатастрофах). Впрочем, бо́льшая часть населения страны — и «аквариумисты» в том числе — тогда понятия не имела, что такое Афганистан.
К началу работы над «Треугольником» «Аквариум» находился в отличной форме. Группа фонтанировала идеями, и каждый из ее участников старался добавить в запись что-то от себя. Именно так получилось с песней «Старик Козлодоев» — одной из самых знаменитых на этом альбоме.
Дело было так: один из квартирных концертов «Аквариума» проходил в доме, где был маленький ребенок. Для пущего музыкального развития ребенку купили металлофон. Перед концертом слегка принявший Дюша Романов стал стучать молоточком по пластинам металлофона. Когда дело дошло до записи «Старика Козлодоева», этот мотив вспомнили и решили пустить в дело. Так и получился шедевр.
Борис Гребенщиков: Сейчас я сижу и понимаю, что не могу вспомнить, как я его написал и зачем я егонаписал. С какой стати? Что меня заставило? Все хорошие стихи того периода писались в основном где-то в кофейнях. То есть я сидел, и от нечего делать мне какие-то вещи в голову приходили, а я их записывал. Что-то мне в этих словах показалось забавным, что-то привлекло мое внимание, и я начал писать текст про этого непонятного человека. Но почему я его написал и зачем, я не знаю.
Как-то я спел ее в Москве каким-то совершенно не поклонникам «Аквариума», а просто людям, где-то в гостях. И не совсем молодые ребята, а люди уже постарше, такие московские небедные люди сказали, что да, старик, это про нас песня. Я был поражен: я никак не представлял, что серьезные, считающие себя серьезными москвичи смогут так легко отнести эту песню к самим себе. Повеселило меня это до крайности.
И тогда, и сейчас Гребенщикову задавали вопрос, кто именно выведен в образе Козлодоева. И тогда, и сейчас он обрубает всякие намеки довольно резко.
Борис Гребенщиков: Я никогда в жизни не писал песен про кого-либо конкретно. Это невозможно, потому что, с моей точки зрения, песня — гораздо более интересная вещь, чем возможно посвятить одному человеку. То есть для меня песня более серьезное переживание, чем общение с человеком. Потому что песня бесконечна, а человек все-таки конечен. Привязывать песню к одному человеку я никогда бы не стал. И скорее всего то, чем я занимался в то время, это мифы. Вот Козлодоев — это прекрасный пример мифа, под который можно подогнать уже кого угодно. Если люди в Москве сами подгоняли себя под мифы, то кого угодно можно уже подогнать.