Наконец Финн привел нас в комнату в глубине дома. Это помещение с его огромными комфортабельными диванами и телевизором казалось более расслабляющим, нежели весь остальной дом. Возле дверного проема стоял большой стол и стулья. Однако это был не простой стол. Его можно было преобразовать из обеденного в бильярдный.
Финн выдвинул из-за вышеупомянутого стола стул.
— Пойду возьму свои вещи. Хочешь попить чего-нибудь, перекусить?
Мгновение я изучала его. После того, как выяснилось, что его отца дома нет, он стал намного расслабленнее. В ответ на мой внимательный взгляд он нахмурился.
— Что?
— Ничего. — Я подняла сумку, притворившись, что мне наплевать, разгадаю я или нет этого парня. — Я буду содовую — любую, какая есть.
Когда он вышел, я встала, чтобы посмотреть в прямоугольные окна с узкими белыми рамами. Вода в бассейне на заднем дворе переливалась в солнечном свете. Он был в два раза больше бассейна Тео, как и домик с ним рядом.
Покачав головой, я повернулась, чтобы обследовать комнату, в которой находилась.
Финн был прав. Это было не Арройо Гранде. Я думала, что успела привыкнуть к дому Тео, но, если честно, по утрам я все еще просыпалась с ощущением, будто я гостья… будто все это временно.
Потому что вероятнее всего так и было.
Я отмахнулась от этого ощущения, от беспокойства, от мыслей о том, что будет с Хейли, когда все развалится, и торопливо пошла обратно к столу. Я не хотела, чтобы Финн, вернувшись, увидел все это на моем лице и в глазах. Однако, когда он зашел, неся поднос с содовой и едой, я не смогла сдержать шока. Он поставил поднос на стол передо мной и снял с плеча сумку с ноутбуком.
— Ты ходил на кухню? — раскрыла я в удивлении рот.
— Я знаю, как брать еду, Индия.
От его резкого тона я поморщилась.
— Да я не об этом. Я имела в виду, ваш повар пускает тебя на кухню?
В его глазах вспыхнуло понимание и, если я не ошиблась, веселье.
— Гретхен… — пробормотал он.
— Значит, она ведет себя так не только со мной. Она злобная, да?
Тут Финн даже издал смешок. Смешок!
— Наш повар, Этьен, гораздо спокойнее Гретхен.
— Какое дипломатичное высказывание, — пробормотала я, поворачиваясь к подносу.
Я потянулись за содовой, но моя рука остановилась на полпути, когда я увидела, что именно Финн положил на тарелку.
Штрудель.
Я удивленно подняла взгляд.
С абсолютно каменным выражением на лице Финн произнес:
— Из достоверных источников мне стало известно, что ты неравнодушна к штруделям.
Меня затопило какое-то буйное, головокружительное, теплое чувство, и неожиданно для себя я откинула голову и рассмеялась. Когда мое хихиканье начало замедляться, наши глаза встретились. И я почти перестала дышать, потому что Финн широко улыбался.
Я еще ни разу не видела, чтобы он улыбался. Его улыбка была мальчишеской, слегка кривоватой и невероятно привлекательной. Она полностью меняла его.
Теплое головокружение осело трепетом в животе, и мой смех угас.
За прошедшую минуту я узнала о Финне Рочестере три вещи.
У него определенно имелось чувство юмора.
Он по-настоящему слушал меня, когда я говорила.
Его улыбкой можно было осветить весь мир.
А еще я узнала кое-что новое о себе, но я не хотела даже думать об этом, как и о том, что это значило в смысле моего отношения к Финну.
Финн — уже без улыбки — достал ноутбук, а я тем временем открыла свои записи по истории.
В следующий час произошла страннейшая вещь: мы отлично сработались. Удивительно, но мы с самого начала оказались на одной волне. Финн спросил, не возражаю ли я против музыки, поскольку она помогала ему сосредоточиться. Я не возражала, потому что мне тоже нужно было слушать музыку во время работы, и когда заиграли «Torrents» — группа, которую я любила, — я улыбнулась ему, давая понять, что мне нравится его выбор.
Музыка тихо играла на фоне, пока мы прорабатывали каждую часть нашей будущей презентации.
Запланированная нами работа подходила к концу, и теперь, когда я мельком увидела настоящего Финна, мне стало любопытно узнать о нем больше. Потягивая содовую, я наблюдала за ним, пока он вносил наш конспект в ноутбук.
Наблюдать за ним было не в тягость.
Совсем. Даже наоборот.
Почувствовав на себе мой взгляд, он перестал печатать.
— Что?
— Итак… Фотография, да? Ты хочешь заниматься в жизни именно этим?
В один момент новообретенная легкость между нами исчезла. Его лицо стало непроницаемым.