В результате сомнений и колебаний правительство остановилось на компромиссе: Дума должна быть построена так, чтоб чисто-крестьянское представительство и имущая оппозиция в острых вопросах нейтрализовали друг друга. "Неумеренные" земельные притязания крестьянской оппозиции правительство надеется подавлять соединенными голосами реакционно-дворянского и буржуазно-либерального крыла. Наоборот, в вопросах конституционных прав и гарантий оно надеется противопоставлять либеральной оппозиции соединенные голоса реакционеров и крестьянских представителей. Бюрократия же, опираясь на "без лести преданное" ей крыло Государственной Думы, будет выступать в роли примирителя, ходить по канату, глотать шпаги, - словом, проявлять те свои способности, которые помогли ей справиться с задачей начертания самодержавной конституции.
А для того, чтобы обеспечить за собой такую систему "противовесов", законодательствующая бюрократия помещает между крестьянством и Государственной Думой хитрейшей конструкции аппарат искусственного отбора. Выбирают не члены сельских обществ, а выбранные ими члены волостных сходов. Волостные сходы выбирают уполномоченных. Уполномоченные выбирают выборщиков в губернские собрания. Губернские собрания выбирают, наконец, депутатов в Государственную Думу. Если теперь допустить, что на каждом из этих четырех этапов, охраняющий "законность" выборов представитель бюрократии положит на чашу весов только один свой палец, то станет понятным, что этот перст, возведенный в четвертую степень, может заранее дать солидную уверенность, что представители крестьян не уклонятся от упадающих на них, по программе бюрократии, задач. Если бы оказалось, что крестьянство отнюдь не стоит на высоте "полной надежности в политическом отношении", правительство, прежде чем позволить крестьянской оппозиции концентрироваться в Государственной Думе для генеральной кампании, открыло бы против нее дробную борьбу на волостных, уездных и губернских собраниях. Тактический расчет и ясен и прост.
VII. Представительство построено наощупь
Хотя наш комментарий неоднократно говорит об общем принципе, положенном в основу избирательной системы, но, как мы видели, никакого общего принципа на самом деле здесь нет: есть компромиссы, сделки, пристройки, поправки, и все это вокруг системы 1864 года, которая тоже не могла похвалиться цельностью. Если эту сеть избирательных хитросплетений и можно охватить какой-нибудь общей формулой, то лишь чисто отрицательной: это система не бесоссловного, не всеобщего, не равного, не прямого и не тайного голосования.
Не бессословного, потому что крестьянству отведена в этой системе, по крайней мере формально, очень значительная роль именно, как сословию.
Не всеобщего. Достаточно сказать, что в Петербурге общее число - собственно не избирателей, но лиц, имеющих право избирать избирателей - около 10.000 человек, в Москве - около 8.500, в Харькове - около 4.000, в Нижнем-Новгороде - меньше 1.500 и т. д. и т. д.
Не равного, потому что даже в том кругу, который захвачен выборами, установлена система градаций. Если даже оставить в стороне крестьянство, где избирательным правом наделены не лица, а сословные группы, то окажется, что и в среде "уездных землевладельцев" установлены две категории: владеющих полным цензом и дробью ценза. Голоса не подсчитываются, как равные, а взвешиваются, и политический вес их определяется количеством недвижимой собственности.
Не прямого, так как крестьяне посылают депутатов лишь посредством четырехстепенного избрания, остальные группы - посредством трех- и двухстепенного. Общее число выборщиков в губернских избирательных собраниях, от которых зависит почти весь состав Государственной Думы (за исключением 28 представителей от городов) составляет 5.368 человек. При условиях, в каких по замыслу правительства должны происходить выборы, избирательным правом будут в сущности пользоваться эти 5.000 человек и только они. Избиратели низших ступеней, особенно крестьяне, обречены играть в темную.
Наконец, при такой системе не может быть и речи о тайном голосовании, так как выборы производятся не большими массами граждан, а отдельными небольшими группами. Способ подачи бюллетеня почти теряет при этом всякое значение, так как тут не может быть ничего тайного, что не стало бы явным.
Меньше 10.000 активных граждан на Петербург, столько же на Варшаву, столько же на Москву! Это значит, что не только пролетариат, но и городское мещанство и либеральные профессии остаются почти непредставленными. На лиц либеральных профессий рассчитано предоставление права голоса по квартирному цензу. Но самый ценз избран при этом с таким расчетом, чтобы пользование избирательным правом было для интеллигенции, даже наиболее обеспеченной, почти совершенно недоступным. Совет министров ясно высказал при этом свой расчет. Во избежание нареканий нужно даровать избирательное право лицам, не владеющим ни недвижимой собственностью, ни торговопромышленными заведениями, но даровать с таким расчетом, чтоб круг избирателей не был чрезмерно расширен. И действительно, квартирный ценз при выборах в Государственную Думу сохраняет чисто символическое значение: избиратели по этому цензу исчисляются в самых крупных городах единицами и десятками.
VIII. Совет министров натыкается на пролетариат
Разумеется, совет хорошо знал, что среди десятков квартиронанимателей, привлеченных к выборам, не окажется ни одного пролетария. И бесправный пролетариат встал на минуту призраком перед собранием властных бюрократов. Не кто иной, как статс-секретарь Витте, который в бытность свою министром финансов имел случай благодетельствовать пролетариат, поднял этот вопрос. Уже 11 января, в заседании комитета министров, г. Витте предложил обсудить происшедшие 9 января события и меры "для предупреждения на будущее время таких печальных явлений". Предложение председателя комитета было отклонено, как не входящее в компетенцию комитета и не означенное в повестке настоящего заседания. После 9 января произошло много "печальных явлений", не предусмотренных никакими повестками, - и во всех событиях революции, вынудивших правительство "даровать" Государственную Думу, пролетариат играл первенствующую роль. Это нисколько не помешало г. Булыгину обойти пролетариат, как если б его не существовало вовсе. Но г. Витте, который в качестве полуопального сановника делает вид, будто знает выход из всех затруднений, поставил перед советом вопрос о представительстве рабочих в Государственной Думе.
"С принятием цензового основания выборов, - указал г. Витте, избирательного права окажется на практике почти (?) вовсе лишенным довольно уже многочисленный ныне класс фабрично-заводских рабочих... Среди этого класса, - продолжал г. Витте, - в особенности в последнее время, замечаются признаки серьезного брожения. Если же при исполнении предначертаний рескрипта 18 февраля фабрично-заводское население окажется из действия его изъятым, то с вероятностью можно ожидать обострения рабочего вопроса. Наиболее, в отношении этого вопроса, правильною политикою правительства было бы взять рабочее движение в свои руки (подобно тому, как это сделано было правительством в Германии, удачно его разрешившим) и не упускать инициативы по назревшим вопросам. Вследствие задержек в развитии нашего фабрично-заводского законодательства уже неоднократно бывали весьма неудобные примеры проявления этой инициативы не сверху, как бы следовало, а снизу... Ныне, с учреждением Государственной Думы, - продолжал г. Витте, положение вещей может приобрести особую окраску. Поэтому вполне благовременным представлялось бы сообразить, что в сем отношении для фабрично-заводского населения представилось бы возможным сделать и разрешить сей вопрос по инициативе правительства, не ожидая поднятия его со стороны" (там же, стр. 42).