«Зачем ты оставил нас и уезжаешь так далеко?» – примерно так выглядели мысли друзей и знакомых Штефана в Берлине, когда он год назад покидал свой дом и отправлялся в другой, тогда ещё ему незнакомый. Забыв о своём безразличии ко всему на свете, они удивлялись и протестовали против такого поворота событий. Но воля этого мира, стремящаяся к движению, оказалась сильнее эгоизма человека, силящемуся сохранить привычный жизненный уклад. Штефан мог мечтать о том, чтобы остаться, но в реальном мире не видел ничего, что могло бы помешать произойти тому, что неотвратимо случится. Так и со мной – в этом происшествии не было ничего, что не должно было, без вмешательства совсем уж фантастических чудес, произойти.
Я жил, искренне веря, что: «То, от чего легко избавиться – не является частью тебя настоящего». Но раз так, то исключение ли из этого мыслительного правила жизнь – столь хрупкая и ранимая? А если нет, тогда что нам тогда остаётся, из чего мы состоим на самом деле? Только из воспоминаний. Они, вовсе не жизнь – единственная неотъемлемая часть меня, разделённая между мною самим и теми, кто когда-либо знал меня. Просто так им не исчезнуть, не угаснуть, как чахнет со временем жизнь – они переживут меня ещё на многие лета. И я могу быть рад за себя хотя бы потому, что остался в памяти таких прекрасных людей, частью историй которых я стал навсегда. Жаль только, что конец этой прекрасной повести мне уже не увидеть своими глазами, которые видят теперь лишь деревянную крышку гроба, за пределы которой им не заглянуть никогда, как человеку, живущему стереотипами. Они закрыты навсегда, солнечный свет для них – словно магия из легенд. Впрочем, на то я и призрак, чтобы смотреть на мир живых через их же зрачки. Что ещё остаётся – переживания и эмоции, не свои, но других. Понимая это, я читаю истории, будто смотрю на яркие полотна, одним взглядам улавливая и начала, и середину, и конец.
И под конец, могу ответить тем, кто не верит в бессмертие и жизнь на той стороне: истории не заканчиваются там, где автору вздумалось поставить точку; истории обрываются там, где кончаются чувства.
2. Андрей
Поезд отправляется ночью, в половине десятого.
Проснулся я рано – ещё до первых солнечных лучей. Из-под одеяла я выползаю сразу в халат, ведь как ни крути, а июньское утро всё же отдаёт прохладой, от которой уже не раз я на несколько дней выпадаю из мира с температурой. Но теперь, с кружкой чая в руках, я могу чувствовать себя в полной безопасности. Даже не умывшись, я принимаюсь за изготовление самокруток, сидя за столом с разбросанными как попало тетрадками, ключами, горстями мелких монет. Затем, наконец, я могу выйти навстречу к тёмно-синему предрассветному небу, ещё не забывшему своё ночное безмолвие, но заполнив его утренним пением птиц. С моего заднего двора открывается вид на крыши соседских домов. Я смотрел на восток, точно туда, где вынырнув из-за чьего-нибудь забора, должно было появиться солнце. Я совершаю свой ритуал, без которого не было бы смысла подыматься с постели.
Пустой, так и не достроенный дом Гоголя был всего в паре кварталов. При желании, можно было бы потеплее одеться и наведаться туда. Пару раз, бывало, я так и поступал – стены его хаты нисколько не изменилось с тех пор и просто не верилось, что своим неповторимым чувством юмора он уже никогда не наполнит им ни гараж, где проводили наши первые репетиции, ни этот безумный мир. Наведываясь без спросу, нарушая закон о частной собственности, в его проклятый старый дом, где успело произойти столько всего – я вспоминаю некоторые его шутки, и уголки моих губ невольно подымаются вверх, а затем и вовсе начинаю безудержно хохотать, надеясь, что никто меня не услышит. При нём, я никогда так не смеялся и теперь, отдаю свой запоздалый долг.