— Вы только что спросили: что меня беспокоит? Я отвечу. Меня беспокоит память. Я, — он слегка запнулся и поправился, — мы сделали ошибку, скрыв происшедшее. Мы думали, что так будет лучше, надеялись, что время поможет забыть, но все стоит перед моими глазами, как будто случилось только вчера. Груз памяти слишком тяжел. Ведь я, только я виновен в их гибели. Я постоянно думаю об этом, и мне не избавиться от этих мыслей...
На рассвете из леса пришел Аллен Брок, погибший два года назад в кольце астероидов. Он стоял перед иллюминатором и улыбался так же светло и открыто, как при жизни.
— Привет, Вадим, — сказал он, глядя прямо в глаза Чернолецкому. Сквозь стекло иллюминатора его голос звучал глухо, но разборчиво. Именно так, как и должен был звучать человеческий голос сквозь стекло иллюминатора.
Чернолецкий стиснул зубы и нажал спуск разрядника. Полыхнуло ослепительное пламя, снаружи — теперь уже по-настоящему — донесся скрежещущий вопль, а перед планером корчилось в агонии отвратительное черное существо.
За спиной раздался стук, Чернолецкий вздрогнул и обернулся. Всклокоченный со сна, Шелихов стоял в дверях отсека, сжимая в руках автомат.
— Опять? — спросил он.
Чернолецкий кивнул.
— Кто это был?
— Аллен Брок.
Шелихов пошевелил кожей на лбу.
— Не знаю такого. Не помню.
— Я помню, — мрачно усмехнулся Чернолецкий, — и этого достаточно. Мы с ним летали после училища. Он погиб два года назад.
Шелихов внимательно оглядел запор входного люка — контрольная пломба была на месте — и только после этого прислонил автомат к стенке.
— Ты о нем вспоминал сегодня?
— Не знаю... по-моему, нет. Собственно, какая разница?
— Разница есть, — сказал Шелихов, поскреб грудь и с натугой зевнул. Одно дело, если они подслушивают мысли, и совсем другое, если произвольно копаются в твоих воспоминаниях.
— Когда будет твоя вахта, можешь поэкспериментировать, — предложил Чернолецкий и тут же мысленно обругал себя за тон, которым были произнесены эти слова, — нервный какой-то, дерганый. Но Шелихов не заметил или не обратил внимания.
— Много их было за ночь? — спросил он.
— Много, — кивнул Чернолецкий. — Откуда только берутся! Будто со всего леса сбежались. И чего они так рвутся к нам?
— Мы для горгон самая легкая добыча, — объяснил Шелихов. — Местные животные имеют природные защитные механизмы, которые, вероятно, ослабляются от болезней, увечий, старости. Нормальный экологический баланс. А у нас такой защиты вообще нет, и горгоны это прекрасно чувствуют.
Он подошел к иллюминатору и внимательно осмотрел местность. Справа темная стена леса, слева длинный и пологий склон холма, усыпанный мелкой каменной крошкой, а прямо, метрах в восьмистах, из частого кустарника торчала покрытая серой окалиной спина «Авиценны».
— Доброе утро, — прозвучал голос Нины. Она вошла в отсек и принесла Чернолецкому — как всегда — радость и сладкую боль в сердце.
Сразу вслед за ней вошел Павел. Глаза у них обоих были одинаковые — сумасшедшие немного, не от этого грешного мира. Особенно, когда они смотрели друг на друга — будто разговаривали на своем языке, понятном им двоим и больше никому на свете.
Чернолецкий почувствовал на себе пристальный взгляд Шелихова и отвернулся, стал подчеркнуто равнодушно и совершенно бесцельно щелкать тумблерами на приборной доске.
— Горгоны сегодня приходили? — спросила Нина.
— Да вот, с полчаса назад, — ответил Чернолецкий, избегая смотреть в ее сторону.
— Мне кажется, я слышала. Будто звал кто-то во сне.
— Так это и был сон, — сказал Павел. — Когда спишь, горгон не слышно. Так и Крисань писал. А потом она, наверное, с Вадимом разговаривала.
— Разговаривала, — подтвердил Чернолецкий. Ему снова показалось, что голос его прозвучал натянуто и сухо, и чтобы исправить впечатление, он стал подробно пересказывать обстоятельства визита горгоны.
Над лесом уже виднелся краешек солнца.
...Горгоны... Самое страшное существо во Вселенной. Это они уничтожили группу Диндмара. «Авиценна» навсегда остался там... Им удалось сразу прорваться в корабль. Никто не был готов, никто не мог предугадать. Один Крисань, — последний из сорока семи, — сумел запереться в каюте и жил еще два месяца, пока не кончились пища и вода. Каждую ночь они приходили к двери и звали его голосами тех, кто уже погиб, голосами родных, близких — всех, о ком он вспоминал в те последние дни...
Крисань был настоящий ученый и очень мужественный человек. До самого конца он диктовал на пленку свои наблюдения и этим спас тех, кто пришел на планету после... И нас он тоже спас. Ведь мы уже знали, кого встретим там...