Они стояли компактной группой, показывая пальцами на утесы, и о чем-то вполголоса совещались. Ветер дул с гор, в спину Николаю Бабичу, и уносил слабые звуки их голосов. Они были похожи на людей, правда, их лица наполовину закрывали большие темные очки для защиты от блеска снега, очень яркого, когда солнце выходило из облаков.
Они казались все на одно лицо, похожими как близнецы, когда стояли кружком, вполголоса совещаясь и показывая пальцами на утесы. Они напоминали альпинистов, собравшихся покорить какую-нибудь непокоренную вершину. Вот только зачем им ружья?
Николай Бабич вспомнил о птице, которая недавно пролетела над его головой, направляясь к скалам. Наверное, на таких птиц они и собирались охотиться.
Они совещались у кромки ледника, на фоне сине-зеленой долины, как им лучше подняться в горы. Они мысленно прокладывали маршрут с конца, с вершины большого утеса, и опускались мысленно все ниже и ниже, и руки их уже не задирались в небо, а вытягивались параллельно склону.
Когда они, наконец, заметили Николая Бабича, ему показалось, что это получилось у них одновременно. Не было такого, чтобы один из них увидел его, закричал, и глаза всех остальных повернулись к нему. Нет, сейчас они смотрели на него, перестав разглядывать утесы, будто уже давно знали о его присутствии, а теперь просто решили все вопросы, связанные с подъемом, и перешли ко второму пункту повестки дня.
Они разглядывали Николая Бабича сквозь черные очки, приветливо махали руками — он на это ответил — а когда он сделал движение, чтобы спуститься, кто-то из них громко крикнул на своем мелодичном языке, который Николай Бабич выучил сегодня во сне:
— Оставайся на месте, приятель. Мы сами к тебе поднимемся.
Они снова построились в колеблющуюся колонну и двинулись к нему, продолжая прерванное движение. Они вступили в полосу снега, начинавшуюся недалеко от Николая Бабича, и шли теперь прямо к нему по обледенелому насту, а он стоял неподвижно, еще не зная, что его ожидает.
Вереница вооруженных людей пробралась между массивными валунами и вышла на открытое место. Здесь они снова рассыпались в полукруг и остановились, глядя на Николая Бабича. Их было восемь. Они одновременно сняли черные очки, — видимо, в знак приветствия — и молча стояли, разглядывая его, как заморское диво. Некоторые что-то жевали. Лица у них были вполне человеческие, восточного типа, темные глаза настороженно смотрели на Николая Бабича. Но губы уже расплывались в улыбках. Видимо, это был очень приветливый, добродушный народ. Однако первое слово принадлежало вожаку.
— Долго шел? — спросил он певуче, выплюнув жвачку в снег. — Пять часов? Или больше?
— Семь, — наугад ответил Николай Бабич, так как даже не знал, о чем идет речь.
Вожак задумчиво пошевелил толстыми губами. Лицо у него было смуглое, загорелое, плоское. Глаза, привыкшие к черным очкам, смотрели на мир узкими горизонтальными щелками. Единственный в группе он был без головного убора. Он долго шевелил губами, обдумывая слова Николая Бабича, подсчитывая что-то в уме.
— Семь часов, — повторил он наконец. — Через перевал всегда долго. А почему ты свернул с дороги?…
Николай Бабич колебался, как правильнее ответить. Его выручил низенький плотный человек с круглым гладким лицом.
— Наверное, захотелось побродить по чистому снегу. Когда я жил в Мильдсе, мне постоянно этого хотелось. Ведь в городе настоящего снега нет, даже зимой. Там его месят ногами и лопатами, посыпают солью, и он превращается в слякоть. Верно я говорю?
— Верно, — подтвердил Николай Бабич, удивляясь, что его до сих пор не опознали по произношению. Видимо, оно было вполне правильно.
— У города много недостатков, — вмешался третий. Кожа на его лице была темная, морщинистая, словно кора старого дерева. — Но там есть и свои преимущества. Там театры, музеи. Одним словом, культура.
— Культура, — повторил тот, который раньше жил в городе, — А ты был когда-нибудь в музее?
— Конечно. Когда приезжал в гости к родственникам.
Бывший горожанин хмыкнул.
— Когда я приезжал туда до того, как там поселился, я тоже проводил много времени в музеях и театрах.
— Вот видишь, — сказал темнолицый защитник городской культуры.
— Но это было еще до того, как я там поселился. Когда я переехал туда жить, все изменилось. На это не остается времени. Работа, обед, дорога туда и обратно. Восемь часов спишь. Где тут ходить в театры.