Это было в 1910 г. Три года спустя Альберту Штраусу, который вместе со своим братом Фредериком[62] был одним из первых несемейных партнеров Селигманов и вошел в совет директоров General Motors, предложили 30 долл. за акцию за его обыкновенные акции General Motors. Штраус отказался от продажи, а Селигманы остались при своих. К концу войны, в 1919 г., первоначальные обыкновенные акции GM продавались по цене 850 долл. за штуку.
Не слишком прозорливая оценка автомобильной промышленности, данная Домом Моргана, часто называется причиной того, что Ford Motor Company в течение многих лет отказывалась выходить на биржу. Акции автомобильных компаний того времени считались настолько спекулятивными, что «только еврейские банки могут ими заниматься», а это не устраивало Генри Форда-старшего, ярого антисемита. Тем не менее ведущий банкир-язычник Морган не стал встречаться с Фордом. Именно в газете Dearborn, Michigan, Independent, которую контролировал Форд, он впервые в Америке опубликовал «Протоколы сионских старейшин» — подложный документ, якобы подготовленный на международной конференции евреев и масонов и излагающий их планы по захвату мира. (Это была доказанная фальшивка, которую удалось обнаружить у русского писателя-антисемита, жившего в Кишиневе во время погромов). В результате этого большинство евреев еще много лет не покупали автомобили Ford.
И все же после смерти Генри Форда именно еврейский банк Goldman, Sachs & Company первым выпустил акции Ford и под руководством Сиднея Вайнберга разработал сложную конструкцию Фонда Форда. Сегодня Вайнберг является главным финансовым советником Генри Форда II и входит в совет директоров Ford Motor Company. Ирония судьбы высоких финансов не прекращается. Там, где можно сделать большие деньги, многое можно простить.
Между тем отдельные члены семьи Селигман, которые всегда называли миссис Астор и ее окружение «бабочками», сами начинали проявлять некоторые странные черты, напоминающие бабочек. Мужчины семьи, похоже, предпочитали быть джентльменами на отдыхе, а не работать, а некоторые дамы посвящали себя хозяйству с той же усердностью, что и миссис Астор. Например, миссис Генри Селигман, жена сына Джесси. Бывшая Адди Уолтер, она была двойной Селигман: сначала она вышла замуж за сына Джозефа Дэвида, а после его смерти — за его двоюродного брата. Все двадцатые годы в ее домах в Элбероне, Палм-Бич и на Восточной Пятьдесят шестой улице проходили торжественные вечеринки. У нее был дворецкий Де Витт (не путать с Де Виттом Селигманом, другим двоюродным братом ее мужа), который, как она любила говорить, «установил стандарт для целого поколения» немецких еврейских семей. Он стоял у подножия лестницы, и прибывающие гости научились бояться его ледяного неодобрительного взгляда. Когда Адди Селигман умерла — в самый разгар депрессии в 1934 г. и на пике своей развлекательной карьеры, — только ее обеденные тарелки, не считая чашек, блюдец и суповых мисок, принесли на аукционе 2 660,92 долл. Де Витт, ставший миллионером благодаря чаевым, которые он получал от гостей, ушел на пенсию.
Но, несмотря на все эти приятные моменты, некоторые члены семьи заметили тревожные симптомы Селигмана. Внук Джозефа, Джордж Хеллман, был встревожен тем, что происходит с рождаемостью в Селигмане. По расчетам г-на Хеллмана, при том уровне рождаемости, который был у Дэвида и Фанни Селигман — восемь сыновей и три дочери — в Нью-Йорке должно было родиться 1536 мальчиков Селигман в его собственном поколении. Однако все произошло с точностью до наоборот. У первых Селигманов рождались в основном мальчики, у последующих поколений — женщины или вообще никто. Фамилия Селигман за три поколения стала вымирать.
Это был генетический факт, с которым приходилось сталкиваться и другим семьям из толпы. Казалось, что по мере того, как семьи богатели и потребность в сыновьях становилась все менее острой, сыновей рождалось все меньше.
Нет необходимости говорить о том, что число партнеров J. & W. Seligman & Company, носящих фамилию Селигман, сокращалось с той же скоростью. В 1920-е годы место фирмы на Нью-Йоркской фондовой бирже принадлежало Джефферсону Селигману, партнеру по продаже фруктов, имбиря и платьев от Кляйна. Во время обвала фондового рынка в 1929 г. Джефф Селигман был там, внося свой вклад. По словам одного из партнеров, «в октябре 1929 года, когда паника длилась день или два, Джефф впервые за много лет появился на бирже. Он не делал ни одного движения, сколько себя помнит. Я не думаю, что он выполнял какие-либо заказы — он просто появился, надев цветок в петлицу своего принца Альберта Одна из дневных газет прокомментировала успокаивающий эффект, вызванный появлением «известного международного банкира».