В США Макс начал писать мемуары, в которых откровенно рассказал о том, каково это — быть важным евреем, выжившим при Гитлере вплоть до 1937-1938 гг. В начале 1940-х годов рукопись была принята к публикации компанией «Макмиллан», и ей был выплачен аванс. Но семья Варбургов, поскольку США находились в состоянии войны, опасалась, что «момент не подходящий» для такого документа. Возможно, так оно и было. Слишком много страшных пожаров уже полыхало. Макс отозвал рукопись, вернул аванс, и теперь, когда многое из того, что в ней содержалось, могло бы быть познавательным как для нацистов, которых он знал, так и для его собственного сложного характера, она исчезла. Макс Варбург стал американским гражданином в 1944 году, в возрасте семидесяти семи лет, и умер два года спустя.
Эрик Варбург, обладавший гораздо большей прозорливостью, чем его отец, и первым из немецких Варбургов получивший гражданство США, в начале войны поступил на службу в американскую армию, став одним из немногих офицеров немецкого происхождения в американских войсках. В свойственной Варбургам манере, с большим мастерством, Эрик сумел отомстить за обращение с его отцом в Германии и свести счеты Варбургов с нацистами. Во время африканской кампании в звании подполковника разведки ВВС Эрик, зная язык, смог допросить сбитых немецких солдат. Он принимал участие во вторжении в Нормандию и, когда Герман Геринг попал в плен, был главным американским дознавателем Геринга. Допрос длился сорок восемь часов, и, хотя он был изнурительным, проходил с идеальным варбурговским апломбом.
Последнее сардоническое слово обычно оставалось за Эриком. Однажды, когда он сопровождал пленного немецкого генерала в отведенное ему помещение в фермерском доме, генерал бурно протестовал против размещения, крича: " Я — генерал Вермахта!». Эрик Варбург с великолепным спокойным тактом ответил: «Ja, aber leider haben wir Sie nicht erwartet.» («Да, но, к сожалению, мы вас не ждали»).
После войны именно Эрик убедил союзников разрешить семейному банку в Гамбурге возобновить работу, и сейчас он является старшим партнером гамбургского офиса, хотя и он, и его маленький сын Макс II остаются гражданами США[64].
Война не только сплотила семьи, но и разлучила их, и в Нью-Йорке последствия политики Гитлера в отношении евреев оказались наиболее глубокими. Это был конец мечты. Мечте удалось пережить Первую мировую войну почти в целости и сохранности. В этой войне легко было обвинить, как это сделал Отто Кан, «прусский правящий класс». Отчасти эта мечта была связана с романтическими ассоциациями с родиной и сентиментальной ностальгией по «старой Германии», которая в воображении всегда была зеленой и весенней:
Я думаю о Германии ночью
Потом меня уложили спать...
Но еще более важной частью мечты было представление немецкого еврея, как в Германии, так и в Америке, о своей «особости». Когда немецкий еврей думал о себе, он, как правило, делал это в терминах поэзии Гейне и музыки Мендельсона, а также многочисленных вкладов евреев, которые каждый хороший немецкий еврей может перечислить, в немецкую науку, образование и промышленность. По мере того как все это систематически стиралось в Германии, немецкие еврейские семьи Нью-Йорка с ужасом смотрели друг на друга, заново оценивая все то — свою немецкую культуру и язык, свои немецкие пароходы, свои немецкие вина, — из чего они когда-то черпали чувство значимости и превосходства. С тяжелым чувством утраты они взялись за сбор разрозненных членов своих семей из охваченной пламенем Европы.
Например, Леманы принадлежали к числу семей, учредивших специальные трастовые фонды для помощи родственникам за рубежом. Насколько деликатной и болезненной могла быть эта проблема, видно из письма Герберта Лемана, в то время губернатора Нью-Йорка, своей племяннице Дороти Леман Бернхард, которую семья назначила ответственной за этот траст, в 1939 году. Когда речь зашла о том, кто является «родственником», а кто нет, миссис Бернхард столкнулась с трудностями в определении границ, и губернатор не оказал ей особой помощи:
64
После войны банк Варбургов стал называться Brinckmann, Wirtz & Company, но Варбурги надеются, что в скором времени ему будет возвращено историческое название.